От Дуная до Лены - [13]

Каких здесь только не было рыб — малых, больших и просто огромных! Какие осетры, лососи, белуги, миноги, сазаны, лещи, сомы, судаки, жерехи, лещи, ушастые окуни. А что за птицы!

Мой экскурсовод Соня Давиденко оказалась студенткой Киевского университета. В Вилкове она на практике и пишет диплом о дунайской фауне.

Пришел Николай Евгеньевич, и мы сели пить чай. Легкий человек Николай Евгеньевич; через четверть часа мы уже были друзьями, шутили и смеялись вовсю. После слегка украинизированной и богатой диалектизмами русской речи вилковчан и наших перегонщиков немножко странно было слышать чистый московский говор Сальникова и чистейшую, точно у киевского диктора, украинскую речь Сони.

Я рассказал им про встречу на Ялпухе.

— А, так это вы там были. А то тут вернулся дядя Ерема и говорит, кто-то был из Москвы, какой-то представитель, песни пели.

— Николай Евгеньич, растолкуйте мне чуть поподробнее, для чего нужна вся эта ваша работа.

— Видите ли, — сказал он, положив мне в чай столовую ложку сгущенки. — Потомки вовсе не будут нам благодарны, если мы изведем и повыловим тут всю рыбу. Вообще это было бы крайне неразумно и бесхозяйственно. А между тем запасы осетровых в Дунае все падают и падают. Кроме того, вы, видимо, слышали о планах зарегулирования Дуная?

— Вы имеете в виду строительство плотин на Дунае, а также ирригационные работы?

— Да, это. Есть еще к тому же план переброски дунайских вод в Азовское море, что должно предотвратить его засолонение. Планы гигантские. Преграждение реки плотинами не может не сказаться на жизни рыбы, на ее путешествиях, на ее размножении. Ведь на нерест рыба поднимается вверх по Дунаю. Дунайская сельдь, о которой вы, возможно, уже наслышаны, проходит во время нереста до шестисот километров вверх по Дунаю. Осетровые тоже до наступления половой зрелости поднимаются вверх по реке. На зарегулированном Дунае путь рыбе будет прегражден, и нужно в ближайшее же время придумать какой-нибудь выход. А для этого, конечно, необходимо как можно скорее изучить условия нереста рыбы, здешнюю кормовую базу и все прочее, то есть подготовить условия для воспроизводства осетровых и дунайской сельди. Всем этим мы и занимаемся. Ведь уже сейчас условия нереста и нагула рыбы резко ухудшились. Колхозы обваловывают луговые пойменные земли для нужд сельского хозяйства. Вы, может быть, видели такие отгороженные от реки, обвалованные земли? Раньше рыба заходила для нереста и нагула в затопляемые паводком места. Чем выше и продолжительнее был паводок, тем больше рыбы заходило в эти пойменные водоемы для нереста и нагула. А теперь в связи с этим обвалованием, без сомнения, совершенно необходимым в принципе, но производимым пока без учета интересов рыбного хозяйства, нерестовая, выростная и нагульная площади сократились больше чем на треть; обваловано уже чуть не до сорока процентов пойменных земель.

Уже сейчас необходимо думать об организации нерестово-выростных хозяйств, получать потомство осетров, скажем, не за полтысячи километров вверх по Дунаю, а именно здесь, начать работы по воспроизводству дунайской сельди. И конечно, при этом должны быть применены совместные усилия всех дунайских стран.

Кстати, ученые наши уже выяснили, что для акклиматизации здесь подошли бы амурские рыбы — белый амур и толстолобик, да, и еще змееголов. Из каспийских рыб подошел бы ильменный пузанок. Профессор Амброз, в связи с тем что здесь большое количество сорной и малоценной рыбы, предложил акклиматизировать также хищную рыбу — большеротого черного окуня, так называемого форелеокуня. Если принять заблаговременно меры, то гидростроительство и мелиорация не окажут пагубного влияния на ихтиофауну Дуная, а ихтиофауна здесь богатейшая — шестьдесят один вид рыб! И все какая рыба! Вы дунайскую селедочку пробовали? О! В нашем институте вышел целый том исследований, посвященных дунайской сельди. Я вам говорил уже, что рыбка эта для нереста поднимается на полтысячи километров по Дунаю? Когда она достигает восемнадцати сантиметров, ее уже можно ловить. Ловят вот в это время, в апреле. Рыбка очень жирная, от этого она слабо просаливается и вкус у нее ну просто нежнейший… Эх, что я вам, научный сухарь, могу рассказать о дунайской сельди. Тут нужен поэт. Вы не поэт, Боря? И Соня тоже не поэт. Ай-яй, пропали мы. Совсем пропали. Но зато, знаете, тут у нас устной поэзии сколько угодно. Один дядя Ерема знает больше песен, чем целый хор Пятницкого. Кстати, он ведь вас звал в гости.

И мы отправились в гости к Еремею Ефимовичу. Он встретил нас очень радушно. Его жена тетка Мария засуетилась, стала сетовать, что у нее угощение не приготовлено, и принесла кринку великолепного холодного молока.

— С молока особенно не распоешься, конечно, — лукаво подмигнул нам дядя Ерема, — но кое-что я вам исполню.

Он снова спел про «хлопцив-запорожцив» и еще про черных гусар.

— Моя любимая песня, — сказал Николай Евгеньевич. — Это, наверное, от пограничных гарнизонов осталось. Тут и фамилии у вилковчан такие грозные — Комендантов, Корпусов, Суворов.

Я осмотрелся. Хата дяди Еремы ничем не отличалась от обыкновенной украинской хатки — те же чистенькие беленые стены, те же бумажные цветы, те же рушники. На стене висела похвальная грамота, полученная теткой Марией за успешное окончание первого класса приходского училища. На грамоте был старинный герб посада Вилкова — плуг, маяк на синем поле, земля и вода, а также якорь на розовом поле.