От десятой луны до четвертой - [29]

Но когда эта гениальная мысль пришла мне в голову, я обнаружила, что забрела неизвестно куда. Было бы даже странно, если бы все пошло по-другому!

От расстройства я проснулась и перестала зевать.

Надо было выбираться к тетушкиному дому, но дорогу к нему я твердо знала только из центра, от ипподрома. Значит, надо выйти к ипподрому.

Выйти к ипподрому было не сложно: и он, и храм были видны почти из любой точки Хвоста Коровы. Попутными улочками я пошла к нему, злясь и на себя, и на сестру, и на весь белый свет.

— Опочки! Двадцать Вторая, куда бежишь? — возник на моем пути почти у самого ипподрома Ряха.

Я окончательно уверилась, что день сегодня черный и лучше бы было вообще не просыпаться с самого начала. Все одно к одному.

— Домой иду, — объяснила я. — С прогулки. Тороплюсь. У Ряхи были, похоже, свои планы насчет того, как я проведу этот день, потому что он уверенно сказал:

— Да некуда тебе торопиться. Дом — он никуда не убежит, ног-то у него нет. Пошли на ипподром, сегодня есть на что посмотреть.

Ряхино умение ловко отрезать уши придавало его словам особую убедительность.

Не успела я и рта раскрыть, а Ряха уже оценил выражение моего лица, как полное согласие, подхватил меня одной рукой, второй изъял у продавца жареных орешков большой кулек (об оплате речи не было, продавец был счастлив, что живым остался), вручил кулек мне и сладкой парочкой мы направились к входу.

— Счас сыграем, — радостно пообещал мне Ряха.

Я чувствовала, как в коленках у меня поселилась какая-то слабость, хвост обмяк, а на лице застыло невозмутимое выражение — точная копия морды каменной лягушки у гробницы Молниеносного.

Держа кулек за хвост, словно маршальский жезл, я послушно переставляла ноги, воспринимая мир как-то отстраненно.

— Ты орехи-то ешь! — ласково посоветовал Ряха.

Я послушно сунула в рот один орех. Он был соленым, а не сладким. Соленые орехи я больше люблю. Но сил обрадоваться этому не было.

Сопротивленцы бы сейчас локти кусали, увидев, как мы с Ряхой отправились прямиком в правительственную ложу.

Приземлив меня в кресло, Ряха на мгновение исчез, но не успела я вздохнуть поглубже, как он уже вернулся, потрясая какими-то листками.

— И на тебя взял! — порадовал он меня. — Заполняй. Чтобы он отвязался, я поспешно поставила крестики в первых же попавшихся клеточках.

Ряха заполнил свои листочки и вместе с моими отдал их неизвестно откуда взявшемуся человеку. Такого обслуживания не было даже на западных трибунах.

Продолжая воспринимать мир через какую-то легкую дымку, я заторможенно пялилась на беговые дорожки, делая вид, что наблюдаю за забегами.

По счастью, Ряха не считал болтливость достоинством женщины.

Наш разговор тек прямо и однолинейно:

— Хорошо идет, — говорил Ряха, показывая на какого-нибудь скакуна.

— Хорошо, — соглашалась я.

— А вон тот сбоит.

— Точно сбоит.

— Жокей дерьмо!

— Ага.

Так мы мило ворковали первый забег и второй тоже. Но после третьего Ряха вдруг сказал, глядя в корешки листочков, что были зажаты у него в руке.

— Двадцать Вторая, чирей мне на задницу, а ведь ты выиграла!

Дымка между мной и миром заколебалась.

— Много? — с любопытством спросила я.

— Достаточно. На хорошую попойку хватит.

Оставшиеся забеги я была занята важным делом: думала, на что потратить деньги. Наконец это я решила и смогла снова поддерживать разговор.

Ряха продул все заезды, не знаю уж, по какой системе он ставил, и помрачнел.

Чтобы его утешить, я сказала:

— А у нас в Пряжке начальника охраны убили.

— Случайно или намеренно? — немного повеселел Ряха.

— Не знаю. Его нашли на лестнице.

— А чем убили?

— Штырем из стены. В грудь вогнали.

— Да, задача… — почесал затылок Ряха. — С одной стороны, так просто эту штуковину не всадишь, случай вроде бы исключен, с другой стороны, если специально замочили, зачем с этой хреновиной возиться? Нож куда лучше.

Еще немного подумав, он сказал:

— Темное дело, кто разберет. В этих дальних гарнизонах от скуки что только не делается. Мы вон когда на краю служили, у нефтяных озер, делать было нечего, — ловили ящерок. Обмакнешь ее в нефть, подожжешь — она несется на задних лапках и горит. Красиво.

Подбодрив друг друга подобным образом, мы покинули опустевший ипподром.

— Пропьем твой выигрыш? — с надеждой предложил Ряха.

— Ну уж нет! — категорически отказалась я. — Есть много вещей, которые меня только и дожидаются, и я не могу не оправдать их ожиданий. Пошли.

И мы пошли по лавкам на Большой улице.

Первым делом я купила себе такой же костюм, как тот, что мне одолжила сестра. Самый дорогой, красивый и вызывающий, какой был в Хвосте Коровы, а к нему белье и все, что полагалось. И там же, в лавке, переоделась.

Эта покупка Ряхе понравилась.

Затем в другой лавке я купила теплую куртку из овчины, теплые мягкие сапожки на меху. Зимние штаны.

— Ты, мать, рехнулась? — поинтересовался Ряха.

— Мерзну зимой, — объяснила я. — С детства.

И пока он переваривал мое объяснение, разом приобрела топорик, флягу, котелок, дорожный мешок, моток веревки, огниво.

— Ну а это тебе к чему? — угрюмо спросил Ряха. Самый лучший способ, чтобы тебе не поверили, — сказать правду.

— Да сбегу я из пансионата, надоел он мне! — простодушно поделилась я наболевшим с Ряхой.