От десятой луны до четвертой - [11]

Мышь, может, и не могла, а вот охрана шуровала свободно.

Приползший субъект устроился около меня (они, как я поняла, обложили нас по периметру) и, нежно дыша мне в лицо перегаром, спросил:

— Как твой номер, малютка?

— Триста Семнадцатая, — буркнула я, отчаянно пытаясь хоть немного расширить пространство, на котором мне приходилось теперь умещаться.

— Врешь, — обиженно сообразил охранник. — Ну что ты гонишь, нет в Пряжке таких номеров. А ты мне нравишься, шустрая. Вон как брыкаешься.

— Спокойной ночи! — пожелала я ему и закрыла глаза. Но охранник, настроенный на более активный сон, никак не утихомиривался.

Пришлось сказать ему самым противным голосом:

— Мужчина, если вы не успокоитесь, я вас укушу.

— Кусай, моя радость! — расцвел от счастья охранник. Господи боже, светлый Медбрат, ну и охрану нам присылают, они же все ненормальные!

Я взяла и укусила его — мне что, жалко, что ли, раз человек просит?

— А можно теперь я тебя? — нежным хриплым шепотом спросил охранник.

Повозка млела от наслаждения, слушая наш диалог.

— Ну за ушко, а?

— Ни за ушко, ни за брюшко! — рявкнула я решительно. — Нахал! Достал! Я, я вашему десятнику пожалуюсь!

— А я и есть десятник, — довольно сообщил мой собеседник.

Кто-то в темноте сдавленно хрюкнул, не в силах долее молча скрывать своего удовольствия от нашей беседы.

— Тогда ухо откушу и все дела! — пообещала я, в качестве доказательства лягнув его хорошенько.

Странное дело, но это помогло.

— Уже сплю, — вдруг смиренно пообещал охранник и, облапив меня, как медведь колоду, безмятежно захрапел.

Я тоже заснула — ночь как-никак, — утешая себя тем, что хоть бок перестал мерзнуть. А примерно через час центровой попытался переползти к другой кучке девиц и был безжалостно водворен на место.

Ночью мне снилась наша Ракушка, гавань и корабли в ней. Наверное, потому что свистел на улице ветер и что-то скрипело в повозке.

Это был первый день и первая ночь из двух недель дороги.

Глава пятая УТРОМ БЫЛА БУРЯ

Утром была буря. Нет, не погодная, преподавательская.

Не то чтобы Магистров заботило состояние нашей нравственности и морального облика, просто они сообразили, что если пустить дело на самотек, то охранять их будет некому: вся охрана без остатка переместится в повозки с воспитанницами.

Больше всех в этой истории пострадали наши надзидамы: их заставили ехать и ночевать вместе с нами.

С нас взятки были гладки — Устав пансионата в спешке забыли и как осуществить наказание никто не знал.

Пришлось Серому Ректору сказать проникновенную речь про устои, традиции и раздельное воспитание полов, на котором зиждутся принципы нашего учебного заведения.

Мы его вежливо выслушали.

Охрана скалила зубы: она Магистрам вообще не подчинялась, взыскивать к совести десятника оказалось делом дохлым, раз он сам в числе первых проник в теплый девичий рай.

Да и вообще он, как оказалось, отправлялся к новому месту службы, видал он теперь нашу Пряжку на погребальном ложе в нестоптанных сандалиях.

А орать и бесноваться в праведном гневе на полную мощь Серый Ректор побоялся — и Пряжка уже далеко, и Хвост Коровы еще далеко. А степь только с виду такая ровная — когда бредешь по ней пешком, это одни выбоины и сусличьи норки.

Пришлось ограничиться ему кислой фразой:

— Господа, у каждого из нас свой долг, давайте будем его исполнять.

На этом и порешили, и двинулись в путь.

Второй день прошел так же, как и первый, разве что атмосфера в повозке стала повеселее: события ночи и утра ее славно подогрели.

Трагически вздыхала только надзидама, которую выдернули из более теплого воспитательского экипажа.

Что сказать про остальные дни пути?

Они были похожи и однообразны, как те пучки травы, что давили наши колеса.

Нравственность была надежно защищена присутствием надзидамы, но теплее от этого на ночлегах не стало. Девчонки скучали по ночным гостям.

Только одна часть пути, заключительная, пролегала по более или менее обжитой земле.

Надзидама, движимая служебным рвением, решила совместить два дела и принялась декламировать нам длиннющую повесть о знаменитых местах, которые мы проезжали, и славных героях, кои здесь проживали.

Спасибо ей, хоть не лекцию об экономном ведении хозяйства.

Оказалось, куда ни плюнь, в любой точке окружающего нас пространства в определенный временной промежуток стояли шатры какого-нибудь славного деятеля, который грабил соседей и воровал у них скот удачливее, чем соседи у него, и тем заслужил память в веках и благоговение потомков.

— И когда вождь Сломанная Подкова на третий день свадьбы обнаружил, что сундуки с приданым полны лишь наполовину, он встал с брачного ложа, крикнул клич своим воинам, поцеловал свою любимую Гроздь Винограда и отправился походом на родственников молодой жены. "Привези мне их головы!" — кричала вслед его войску нежная новобрачная, пока был виден белый хвост скакуна могучего супруга, — бубнила в упоении надзидама, покачиваясь в такт повозке.

Как и следовало ожидать, в итоге храбрый Сломанная Подкова вернулся с победой домой и привез добычу в полсотни раз превышающую размеры обещанного приданого. Молодая жена была довольна. Ура.

Речь надзидамы все текла и текла. Мне бы такую память! Из нее выяснилось, что в один далеко для нас, Умных, не прекрасный миг независимые кланы спаялись в довольно монолитную систему, жесткую и воинственную. И направили энергию уже не вовнутрь себя, а вовне. Может, это угроза со стороны Смелых их так спаяла? Жаль.