От Андалусии до Нью-Йорка - [21]

22 Испанская инквизиция. Первые шаги

Итак, корыстолюбие и религиозный фанатизм к началу 1481 года преодолели совместно все препятствия. Испанская инквизиция стала явью, для начала в Севилье, где два монаха-доминиканца, Морильо и Сан-Мартин, известные своей непримиримостью по отношению к евреям, были назначены инквизиторами. А городские власти получили приказ оказывать инквизиции всяческое содействие. Среди маранов, тех, что были поактивнее, возникли две тенденции: сопротивляться или бежать. Как мы увидим дальше, оба метода оказались бесполезны. Но поговорим, для начала, о первом. Во главе этих явно не робких людей встал самый богатый человек Севильи, маран Диего Сусан. Он собрал совещание богатых и занимавших высокие должности маранов. И они порешили приготовиться к вооруженному сопротивлению инквизиции, благо, возможностями располагали немалыми. Но ничего из этого не вышло. Легенда рассказывает, что у Сусана была дочь. Редкой красоты и, как оказалось, редкой мерзости девица. Она подслушала их разговор, донесла о нем своему возлюбленному-испанцу, а он сообщил куда следует. Так что взяли заговорщиков внезапно. Собственно говоря, по закону судить их должен был светский суд — они ведь не были пойманы за соблюдением иудейских обычаев. Но тут и стало ясно, как мало намерена испанская инквизиция считаться с юридическими тонкостями. Эти-то мараны, шесть человек, и стали ее первыми жертвами. И сгорели на первом «аутодафе» (см. главу 2). То есть, проще говоря, были сожжены за городом. В этом месте с этого времени костры будут гореть регулярно, и мы о нем еще поговорим. А пока скажем пару слов о дальнейшей судьбе «прекрасной дамы» — под этим именем вошла в историю дочь несчастного Сусана. Легенда говорит, что ее с почетом отправили в монастырь. Но это было явно не для нее. Она сбежала оттуда, пряталась от властей и торговала собой. Даже родила несколько внебрачных детей. С годами, однако, красота уходила, брать с клиентов она могла все меньше и постепенно опустилась на севильское дно. Умерла в нищете, горько сожалея обо всем содеянном. И долго еще в Севилье показывали ее череп. Но, серьезно говоря, вряд ли у Диего Сусана и его друзей были шансы на успех. В дальнейшем мы узнаем, что кое-какие действия, вроде задуманных ими, удались. Но толка от них не было. Те, кто пытались сопротивляться, просто не уяснили еще себе, что за инквизицией напрямую стоит королевская власть. Но по этой же причине не помогло и бегство. В былые времена евреям действительно удавалось укрыться во владениях и замках могущественных феодалов (см. главу 16). И мараны и на сей раз пытались туда бежать. А бежать-то теперь надо было за пределы испанских владений. Но это не сразу дошло до маранов. И направились они во владения крупных сеньоров, находившиеся поблизости. Прежде всего, во владения герцога Медина-Сидония, а также к маркизу Кадисскому и другим — благо, это все довольно близко от Севильи. Но для инквизиторов их бегство было подозрительно. И вот случается, по понятиям современников, дело невероятное. Инквизиторы — два рядовых доминиканских монаха — издают приказ всем герцогам, маркизам, графам и т. д.: арестовать всех бежавших на их земли «новых христиан» и в течение 15 дней передать их севильским властям, а их имущество конфисковать в пользу королевской казны. И знать подчиняется! Ибо вельможи уже поняли, что за спиной инквизиторов — король и королева. Лет за десять до того, когда Кастилией правил бездарный сводный брат Изабеллы, планы маранов — укрыться во владениях вельмож — могли и осуществиться, но тогда царила феодальная анархия во всем блеске. Герцог Медина-Сидония был в то время могущественнее короля, своего сюзерена. Но ситуация изменилась. Взойдя на престол, Изабелла начала с огромной энергией наводить порядок, не останавливаясь перед самыми крутыми мерами. И знать присмирела. Рисковать головой ради маранов никто не пожелал, и их отправили в Севилью, прямо в лапы инквизиторов, ибо они были уже заподозрены в отступничестве от христианства, потому что бежали. Инквизиторы, однако, понимали, что теперь начнут убегать подальше. И они приняли меры — выезд из города был запрещен под страхом смертной казни. У ворот была поставлена особая стража. И никто не смел протестовать. Большинство севильских маранов не бежали и не сопротивлялись, как это обычно и бывает, когда вся сила государственной власти обрушивается на какую-либо группу. Впрочем, они вначале плохо представляли себе ситуацию, ибо до того не имели с инквизицией дела. Как мы помним, сперва объявлялись «дни милосердия» — можно было прийти и покаяться и тем избежать тяжелого наказания (см. главу 4). Но всякий кающийся грешник должен был доказать инквизиторам свою искренность — выдать других еретиков (в нашем случае — тайных иудеев). Не зная этого, мараны в большом количестве явились в «дни милосердия» в инквизицию и попались в ловушку. В общем, трибунал работал, как конвейер. Так как сжигали много народа, то оборудовали для этого около города специальное место, разукрасив его статуями библейских пророков. Называлось оно «комадеро» или «брасеро». Вокруг него возникли мрачные легенды. Например, что человек, пожертвовавший деньги на его украшение, сам был сожжен там впоследствии, ибо оказался тайным иудеем. До наших дней «брасеро» не дожило — его разрушили солдаты Наполеона. Один раз в деятельности инквизиции случилась заминка — из-за вспышки чумы. Тут стало не до евреев, но скоро эпидемия прошла, и дальше все катилось, как по рельсам, вызывая ужас во всей Испании и даже за ее пределами, в частности в Риме. Что сразу бросилось в глаза — это огромной силы поддержка, оказываемая испанской инквизиции государством. Потому ей труднее было противостоять, чем старой, папской. В плане финансовом, а это, как мы помним, было важно — первый опыт, произведенный в Севилье, мог считаться удачным. В плане религии — безусловно, нет. Пытка и костер оказались не лучшим средством христианской агитации. Не возлюбили мараны Христа, именем которого их жгли. Наоборот, очень многие увидели в этом наказание за отступничество. Да и с прагматической точки зрения выходило, что нет смысла в крещении — «публичным евреям» в 80-х годах XV века жилось в Испании спокойнее, чем маранам. И уже никто не сомневался, что Севилья — только начало. «Креститесь, евреи и идите смотреть, как жгут новых христиан», — говорят, так шутил в тюрьме инквизиции старик-маран, крестившийся за 40 лет до того.