Освобожденный Эдем - [111]

Предел сложности, как мы уже говорили, возникает при дефиците принципиально необходимой на данном технологическом уровне гуманитарной (управляющей) технологии и представляет собой ту степень структурной переизбыточности цивилизации, при которой ее целостность (связность) резко ослабевает, а совокупность физических технологий теряет системные свойства. Это приводит к рассогласованию человека как с техносферой, так и с социосферой, результатом чего является нарастание динамики катастроф.

Можно предполагать, что демонтаж Римского мира в конце античной эпохи был вызван прежде всего потерей такой технологической связности: христианство как гуманитарная технология, которая могла бы вывести Древний Рим на новый системный уровень, то есть в индустриальную фазу, возникло на пятьсот — семьсот лет позднее, чем аналогичные мировые религии, индустриальный барьер, препятствовавший восхождению, не был преодолен, произошло катастрофической обрушение всей громоздкой цивилизационной структуры.

И точно так же, катастрофическим образом, был размонтирован в конце Средних веков Католический мир, переусложненный религиозными паттернами, социальными иерархиями и цеховой организацией экономики. Новая гуманитарная технология, выраженная европейской наукой, не сумела осуществить его плавную постепенную переналадку.

Предел простоты, в свою очередь, возникает при отсутствии или недостаточной развитости необходимой на данном уровне физической технологии. При этом также теряет связность вся цивилизационная матрица, но в первую очередь — совокупность гуманитарных (управляющих) технологий.

В частности, после очередной «революции городов», на этот раз имевшей место в Средневековье, когда опять возникли крупные агломераты людей, тесно взаимодействующих между собой и обитающих на ограниченной площади, оказалось, что для подобных объединений нет поддерживающего медицинского обеспечения. В городах отсутствовали элементарные санитарно-гигиенические процедуры, кстати, известные человечеству еще со времен Древнего Рима, результатом чего явились колоссальные эпидемии чумы и холеры, опустошавшие целые регионы Средневековой Европы.

Оба цивилизационных предела могут наличествовать одновременно. Так, например, для Римской империи пределом простоты, пересечение которого способствовало ее катастрофическому демонтажу, являлся дефицит соответствующих коммуникаций. Скорость передвижения, а значит и скорость передачи любой информации была ограничена скоростью бега лошади. Это приводило к нарастающей фрагментации политической, экономической и культурной жизни, которую невозможно было реинтегрировать никакими военными или административными средствами.

Обращаясь к более общим координатам, можно сказать, что баланс технологий представляет собой универсальный баланс развития: скорость накопления изменений в сложной системе должна быть уравновешена скоростью их адаптации. Это баланс между свободной экономикой и экономикой регламентированной, между либерализмом и тоталитарными методами управления, между инновациями и традицией, наконец — между подсознанием и сознанием. Смещение в одну сторону приводит систему в состояние хаоса, смещение в другую — к застою (который из-за накопления флуктуаций все равно заканчивается демонтажом стационарных структур). Устойчивое развитие возможно лишь в интервале между этими двумя крайними состояниями, и задачей гуманитарных (управляющих) технологий является удержание развивающейся системы внутри данных границ.

Сейчас дисбаланс технологий вновь достиг критической величины. В течение индустриальной (машинной) фазы развития способности человечества манипулировать силами, механизмами и энергиями возросли в несколько раз, а гуманитарные, в частности социальные, технологии остались на прежнем уровне. В организации общества по-прежнему используется представительная демократия (механизм конца XVIII столетия), система разделения властей (восходит еще к Аристотелю), классические принципы международного права (намеченные Гуго Гроцием в XVII веке).

Отставание гуманитарных технологий приводит ко множеству неразрешимых коллизий. Вступают в противоречие принцип нерушимости государственных границ и право наций на самоопределение, принцип суверенитета, невмешательства во внутренние дела государства, и необходимость соблюдения им общепризнанных правовых международных стандартов. Решаются такие противоречия, как правило, силовым, волюнтаристским путем, и это возвращение к варварским, нелегитимным, «имперским» технологиям управления — характерный признак распада гуманитарной сферы.

Еще хуже обстоит дело в области гносеологии, являющейся источником всех гуманитарных стратегий. Мы по-прежнему для реконструкции бытия пользуемся тремя разобщенными формами знаний — научной, художественной и трансцендентной. Они, конечно, комплементарны, но не сводимы друг к другу. И по-прежнему характерные скорость и точность мышления остаются у нас, в лучшем случае, на уровне Средневековья. Установлено, например, что большинство студентов физических факультетов руководствуются в обыденной жизни «методом тыка», то есть пребывают на архаической, «первобытной» ступени сознания. И закладывается эта архаика, вероятно, еще в детские годы. Школьное образование, если рассматривать его как приоритетную гуманитарную технологию, ориентировано, как и во времена Яна Амоса Коменского, исключительно на воспроизводство знаний. Современный школьник нагружен таким количеством самых разнообразных сведений, большинство из которых ему никогда не будут нужны (тригонометрия, закон Ома, реакция замещения и т. д.), что среди них безнадежно теряются немногие действительно полезные знания. В результате отмечается тревожный симптом: даже в развитых странах, где в образование вкладываются вполне приличные средства, растет количество взрослых людей, не способных прочесть и понять смысл простейшего текста. С другой стороны, можно ли считать это необразованностью? Ведь с точки зрения кроманьонца, современный человек также не умеет делать многих элементарных вещей: дубить шкуры, изготавливать тетиву из жил, оббивать кремни для наконечников стрел и копий. Возможно, что в эпоху визуальной культуры умение работать с текстом, на чем до сих пор основывалось европейское знание, становится реликтовым навыком. «Человеку компьютерному» оно больше не требуется. Однако это вновь ставит вопрос о принципиально иной форме образования.