Освобождение Мастера - [4]

— Послушай, а она не опасна, эта книга? Может, в ней колдовство и нас будут преследовать несчастья? — сказал силач.

— Какие несчастья, — завопил маленький, — старик выжил из ума. В ней древние легенды, зато камешки настоящие.

— И все же я хотел бы поскорее избавиться от нее.

В этот миг прямо из горячего воздуха возникла переливающаяся узкая лента, обвила шею верзилы, сомкнула кольцо, затягиваясь все туже на побагровевшей коже, по богатырскому плечу скользнула вниз и скрылась в песке.

Маленький в изумлении воззрился на полоску следа, тряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение: ему показалось, что упавшая прямо с небес гадюка растаяла.

— Что это было?

Рот раскрылся сам по себе: его попутчик осел на песок и, содрогнувшись, застыл. Выкатившиеся от удушья глаза яснее ясного говорили о смерти. Книга, ослепительно сверкая на солнце, валялась рядом.

— Проклятый колдун, — пробормотал в ужасе оставшийся в живых и кинулся прочь от жуткого места. Однако, пробежав несколько метров, остановился и осторожно вернулся. Маленький, тщедушный человек, оглядываясь на каждый шорох, боясь появления таинственной змеи, кое-как привалил тело погибшего товарища камнями. Он приблизился к книге, но не решился взять ее целиком — слишком тяжелой была ноша и, видно, не так прост старик-отшельник, насылающий демонов в виде змей. Содрав кожаный переплет вместе с драгоценными камнями, вор сунул его за пояс и поспешно удалился, оставив на песке разодранные страницы.

Между тем, откуда ни возьмись, поднялся ветер, все выше и выше вздымая пожелтевшие крылья страниц и унося их в голубой беспредельный эфир. На безупречной глади неба появилась ласточка, покружив, словно прицеливаясь, она выхватила из веера страницу — одну — и унеслась.

Болото дымилось, насыщая воздух. Густые коричневые, зеленые тона слоились во влажной духоте. Трава на берегу шевельнулась. Огромная лягушка беззвучно плюхнулась в тягучую воду. Над плоским камнем поднялась крошечная головка с бисерными глазками, и подвижный язычок обследовал поверхность. Мгновение спустя чешуйчатая лента обвила камень. Туманные слои перемещались, на поверхности болота надувались и беззвучно лопались гигантские пузыри. Молчание покрывало мир земноводных.

Мастер и Маргарита бежали к холмам. Из огромного разлома тянулся вверх целый голубой столб, прорезая пыльную пелену, и вдруг откуда-то снизу выметнуло ворох страниц, еще и еще, ослепительно ярких в разреженной синеве. Мастер и Маргарита кинулись собирать их, руками ощущая тепло, исходившее от них. Вскоре целая стопа покоилась у Мастера на коленях, и он любовно перебирал ее, обретая то, что ему было нужно и чего так безнадежно жаждала его душа. Тут было все: и благая весть, и вода, обращенная в вино, и проповедь, и крестная мука, и та, золотая страница, где «гроб был пуст», и Спаситель въяве, вживе стоял среди учеников, Вечный Садовник, и длится жертва, и дается шанс во всякое время, пока не иссякли времена.

Тот, кого описал Мастер в романе, кого казнили на горе, был бледной тенью (нет — горстью праха!), и он не мог воскреснуть, и без конца страница обращалась в пыль, и мастер не мог угадать продолжения. Но Тот, Кто сиял сейчас с собранных драгоценных страниц, был другой. Но тяжести на душе не было, ибо главным стало не отразить невместимый облик в своем, а «веруя, иметь жизнь».

Покойный Угол распадался: осыпались бумажные лепестки и листья, рассеялась пелена, сглаживались холмы. Сквозь этот ветшающий, тленный мир властно струились голубые потоки, и тропа уводила прочь, в иное. Маргарита стояла, готовая идти, но Мастер, тщательно сложивший страницы по порядку, еще и еще раз перечитывал заветную фразу: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…»

Старик-отшельник сидел на песке, глаза его были прикрыты. Молитва словно фимиам курилась над ним. И внезапно ему предстало видение: отверстый гроб, на дне его — пелены, сияющие Ангелы в ногах и изголовье, плачущая женщина, а там, позади нее, Тот, чей облик нельзя увидеть, но такая волна любви и света исходила от Него, что старик прикрыл рукой слезящиеся глаза и опустился на колени в нестерпимой жажде — приблизиться. Улыбка тронула бледные старческие губы. И тут он очнулся от крика ласточки: в подставленные сухие ладони прямо с небес опустился нетленный листок.