Освободительный поход - [86]

– Действительно, товарищи, – кивнул он, – давайте лучше о деле. Виктор Сергеевич, что там у вас с десантом на Босфоре?

– Поскольку год сейчас отнюдь не шестнадцатый, – ответил адмирал Ларионов, – батареи, прежде закрывавшие вход в Босфорский пролив, уже двадцать лет как разоружены и заброшены. Все, что турки способны противопоставить нам на этом направлении, это минные поля в прибрежной акватории и на суше и наскоро вырытые в каменистой почве окопы. Поскольку высадку будут поддерживать огнем корабли черноморского флота, последнее препятствие (для десанта, по крайней мере) несерьезно. Особенно в свете, так сказать, ограниченной боеспособности турецких солдат. Как только с кораблей полетят «чемоданы», турки не станут ждать, пока на позициях их сравняют с землей, а, взяв ноги в руки, постараются удрать в безопасное место. Да и зачем стоять насмерть, если в дальнейшем это не сулит удалого грабежа и безудержного насилия над мирными безоружными гяурами, а вместо того предстоит драться с настоящими детьми иблиса, которые уже намотали на свой кулак немецкие кишки, а теперь пришли за бедными османами. Тем более мы планируем опять применить катера на воздушной подушке, которые так хорошо зарекомендовали себя на Балтике. Не знаю, что уж подумают бедные малограмотные дети природы, когда прямо у них на глазах русские корабли для выброски десанта начнут выходить прямо на сушу и рассекать по ней будто так оно и положено.

– Вот это верно, господин Ларионов, – согласился болгарский генерал, – но все же турок не стоит недооценивать. Если крысу загнать в угол, то, находясь в отчаянии, она кинется даже на бульдога. Поэтому надо или позволить им сбежать, или, не дав кинуться, расстрелять их скопища с безопасного расстояния.

– Возможно, вы и правы, Владимир Дмитриевич, – ответил адмирал Ларионов, – но мы в любом случае не ставим перед собой задачу завоевать всю Турцию. Не стоит повторять ошибку, которую двадцать лет назад допустили несчастные греки. Если бы они ограничились только обороной так называемой области Смирны, в которой тогда высок был процент греческого населения, то все у них было бы хорошо. Но они полезли на Анкару (видимо, пожелав насладиться зрелищем капитуляции Кемаль-паши) и жестоко за это заплатили. Добро бы эта расплата коснулась только греческих политиков и генералов, расстрелянных по приговору трибунала за то, что они допустили это эпическое поражение. Так ведь нет – вместе с собой эти деятели утащили в могилу несколько десятков тысяч греческих солдат и около полутора миллионов мирных жителей, вырезанных после победы турецкой армии.

Генерал-полковник Рокоссовский хмыкнул и добавил:

– Вот именно поэтому товарищ Сталин сказал, что на европейском театре военных действий нас интересует только так называемая зона Черноморских Проливов, и больше ничего. Поэтому сразу после того как морская пехота захватит плацдармы на европейском и азиатском берегу Босфора, ее инженерные подразделения наведут через пролив наплавной мост, по которому на азиатский берег переправятся кавалерийские и механизированные части армии товарища Буденного. Что касается болгарских частей, то они наступают двумя сходящимися клиньями из районов Александрополиса и Иловайловграда на Радосто. Задача – после прорыва фронта не дать основной части османских войск, сконцентрированных сейчас у границы, отступить на Галлиполийский полуостров и к Константинополю, прижать их к берегу Мраморного моря, после чего подвергнутся уничтожению или будут вынуждены капитулировать. На левом фланге фронта 37-я армия товарища Козлова аналогичным образом отжимает свою часть турецкой армии к берегу Черного моря. Одновременно 9-я армия товарища Гречко, конно-механизированный корпус товарища Буденного и сводная штурмовая группа товарища Деникина с максимально возможной скоростью продвигаются в оперативной пустоте в направлении Константинополя и решают главную задачу операции «Нахимов»… Давайте сверим часы – сейчас десять часов пятнадцать минут утра второго января. Начало артподготовки в шесть утра четвертого числа, начало наступления в восемь утра того же дня на рассвете. На этом все, товарищи, все свободны.

Уже после совещания у командующего Деникин, взяв за локоток адмирала Ларионова, отвел его в сторону и, потупив взор, хмуро произнес:

– Хочу покаяться, Виктор Сергеевич, ибо грешен я перед вами. Не уберегли мы нашего комиссара, господина Тамбовцева… Во время боев в Белграде это было. Он по старой привычке с нашими русскими перебежчиками все время сам старался беседовать, и нашлась ведь одна тварь, которая припрятала в рукаве Вальтер-ППК… Господа офицеры этого скрутили и в контрразведку сдали, а поздно уже было… Медицина тут, говорят, бессильна. На допросе узнали, что задание у того типа от генерала Краснова было: комиссара и вашего покорного слугу, значит, порешить, а в бригаде поднять прогерманский мятеж. Только не вышло у него ничего, уж больно наши офицера Александра Васильевича любили, а германцев с их фюрером, напротив, почитают примерно как чертей…

– Понятно, – сухо кивнул Ларионов, – а вы-то, Антон Иванович, при этом куда смотрели? Такого человека потеряли! Ну да ладно, господин Деникин, пойдемте, помянем раба божьего Александра Тамбовцева, честно выполнившего ЕГО наказ поступать только по совести.