Освещенные аквариумы - [7]

— К нам Клер.

Моника открыла дверь и, окинув круговым взглядом приемную, задержала его на своей пациентке. Улыбаясь про себя, она отметила, что та, как всегда, заняла на диване то же самое место, поставив рядом сумку и портфель, чтобы никто не сел рядом. Такова Клер, в очередной раз убедилась Моника, — она никогда не излечится от своего страха излечиться. Впрочем, понимая, как это мучительно, Моника никогда не отмахивалась от проблем подруги.

Покосившись исподлобья, Клер поняла, что сегодня врачиха настроена к ней вполне дружелюбно. В иные дни она впускала ее к себе в кабинет на пять минут, а потом выпроваживала, растерянную и бормочущую извинения, не выписав лекарство, даже не осмотрев, хотя и не наговорив колкостей. Просто демонстрировала к ней полное равнодушие, словно давала Клер понять, что сейчас не до нее и зря она сюда явилась.

Моника — красивая пятидесятилетняя блондинка — отличалась высоким ростом и здоровенными лапищами вместо рук. С высокими, чуть славянскими скулами, крупным ртом, она обожала яркую бижутерию сомнительного вкуса и пестрые костюмы, какие не каждая женщина решится надеть; не заметить ее на улице было невозможно. Она питала страстную любовь к Америке, где проводила каждый отпуск. За последние тридцать лет она объездила Соединенные Штаты вдоль и поперек, с востока на запад и с севера на юг. Сначала путешествовала с первым мужем и двумя его сыновьями, потом — со вторым мужем и его двумя сыновьями. Только прошлым летом они впервые отправились туда вдвоем. Не склонная к ностальгии, Моника отпраздновала вторую молодость своей семейной жизни очень просто: вместо привычного автофургона для кемпинга взяла напрокат автомобиль с откидывающимся верхом. «Кадиллак-девилль» 1970 года выпуска, — с сияющим взглядом рассказывала она, — кожаные сиденья, of course, автоматические окна, цвет — светлая зелень с металлом; не машина, а игрушка! Клер так и подмывало спросить у нее, что же такого она находит в этой стране, ставшей тем, чем она стала сегодня, но она не осмелилась. По ее мнению, Соединенные Штаты, подарившие миру Фицджеральда, Фолкнера и Сэлинджера, отныне производили на свет исключительно ожиревших болванов, поголовно бегающих трусцой, закатывающих глаза и поминутно поминающих «Джизус Крайса». Все десять лет, что Клер пользовалась услугами Моники, она не переставала поражаться оригинальности этой славной женщины.

Когда у врачихи выдавались свободные минуты и она пребывала в хорошем расположении духа, они вдвоем подолгу болтали о самых разных вещах, не имевших ничего общего с болезнями Клер. Впрочем, в их отношениях всегда присутствовала некоторая доля недосказанности и лукавства. Моника знала, что время от времени Клер проверяет поставленные ей диагнозы у другого терапевта, а Клер догадывалась, что Монике это известно. Очевидно, именно поэтому, полагала она, ее лечащий врач порой отказывает ей в сочувствии — в качестве наказания. Моника ни разу не забыла выписать ей счет за одну из многочисленных консультаций, не выдала ни одной бесплатной упаковки лекарства.

Так между ними повелось: с одной стороны стола — по-королевски величественная Моника, с другой — Клер, испуганная, слегка помешанная и преданная.

— Ну ладно, что стряслось? — спросила Моника, вперив в Клер пристальный взор.

Ее могучие руки покоились на толстой папке с надписью «К. Бренкур», сделанной черным фломастером.

— Правая нога болит, — жалобно произнесла Клер, скорчив гримасу. — Я уже была у Дитриха, он сделал массаж, но боль не проходит. Я вот думаю, может, это связано с кишечником? Понимаешь, — она ткнула пальцем себе в живот, — боль начинается отсюда, а потом отдает в ногу.

Моника внимательно слушала. Обычно она не оспаривала ни детальных пояснений, ни глубоко продуманных теорий Клер на предмет странного поведения ее собственного тела. Консультации всегда текли по одному и тому же раз навсегда проложенному руслу. Моника давала пациентке возможность самостоятельно поставить себе диагноз и назначить лечение; когда та казалась особенно напуганной, отправляла ее на УЗИ или велела сдать кровь на анализ. Если результаты были хорошие, Клер успокаивалась, если не очень, все равно успокаивалась, смиряясь с несовершенством организма, — все лучше, чем томиться неизвестностью.

С самого детства Клер преследовал страх заболеть. Подолгу размышляя над этим, она пришла к выводу, что помимо известной ей проблемы, вынуждающей ее бегать по врачам, у нее имеется целая куча других, в том числе таких, о каких она даже не догадывается. Она разработала целую теорию, посвященную этому вопросу: постоянное беспокойство, с каким мать смотрела на нее, поколебало в ее душе непреложность факта своего существования в этом мире. Она полагала, что страдает от «дефицита легитимности», и, не останавливаясь на этом, делила все человечество на две четко различающиеся группы: с одной стороны — законные дети, с другой — незаконные. Первых осыпают ласками и заботой, им с младых ногтей инстинктивно доверяют во всем. А вот вторым родители внушают собственный страх перед жизнью, чувство неуверенности в себе и, как следствие, в своем потомстве. Она понимала, что эта теория слегка хромает, однако при встрече с некоторыми людьми чувство незаконности охватывало ее с такой силой, что она не сомневалась: что-то такое действительно есть. Все зависит от того, как много человек может себе позволить, и именно здесь пролегает граница между одними и другими — граница, которую она ощущала совершенно явственно.