Осужденный умирает в пять - [12]

Еще труднее ему, кого больно ранили яркая молодость одной и наглое обаяние другого, свыкнуться с тем, что его дочь с каждым днем все сильнее влюбляется в убийцу и шантажиста. Убийцу, обязанного ему своим незаслуженным оправданием, шантажиста, шикующего на его деньги…

Адвокат целые часы проводил в маленькой комнате на первом этаже, закрытой от всех шумов. Он походил на алхимика, ищущего секрет философского камня, на современного физика, ищущего секрет атома. Но он не искал ни того, ни другого. Проводя долгие часы наедине с красной тетрадью, полной разных сведений, он искал наилучшего способа отделаться от убийцы и шантажиста. Без шума. Без скандала. Не прибегая к убийству, одна лишь мысль, о котором приводила его в ужас.

С тех пор, как он узнал, что разговаривает во сне, он ночевал за рабочим столом, положив голову на скрещенные руки, или на диване, задрав колени выше головы, продолжая и во сне строить преступные замыслы и лишь на заре поднимаясь в спальню, чтобы Диана думала, будто он провел ночь рядом с ней.

Мэтр М — ран и Сильвия Лепаж звонили ему по два-три раза за утро, если не чаще, спрашивая совета и указаний, осведомлялись о его здоровье — они были в курсе, — и регулярно выражая надежду вскоре увидеть его вполне оправившимся. Мэтр Лекутелье просил смягчения наказания, Вашэ выражал намерение изменить показания… Лежанвье отмечал все, отвечал в телеграфном стиле на некоторые срочные письма, печатая ответы на своем портативном «ремингтоне», отрывал листки календаря. Но все равно он вечно забывал, какое число, без конца переспрашивал у Дианы и Жоэль, которых это раздражало, и в их удивленных взглядах ему виделось удручающее изображение человека, впадающего в маразм.

Лежанвье встал со стесненным дыханием, сделал несколько неуверенных шагов. Так он теперь поднимался ото сна, как пробка медленно всплывает на поверхность воды. Настенные часы пробили одиннадцать часов или полночь, более вероятно, что полночь. Он подошел к окну, отодвинул кретоновую занавеску, выглянул наружу. Его внимание привлек свет. Слишком яркий, он не мог идти от деревушки. Слишком близкий даже для «Боярышника», соседней виллы, или монастыря. Он собирался задернуть занавеску, но передумал и поискал очки. Ему теперь нужны были очки, чтобы смотреть вдаль.

Свет шел от павильона, стоявшего в глубине парка, обветшавшего охотничьего домика, где окончательно дотлевали несколько мохнатых звериных голов и куда никто не ходил, кроме Жоэли. Она любила там скрываться, когда была ребенком, превращая павильон по желанию разыгравшегося воображения в осажденный форт, усадьбу с привидениями, остров Сонд…

Не колеблясь больше, Лежанвье накинул халат, висевший на спинке стула, проходя через вестибюль, взял электрический фонарь, сняв его с крючка справа от вешалки. Его пробрал ночной холод, но сейчас лишь отвесная скала могла бы преградить ему путь.

Он находился всего в каких-нибудь двадцати метрах от павильона, когда дверь его открылась, пропустив женский силуэт, колеблющийся на ветру.

«Жоэль», — подумал он. И позвал: «Жоэль!»

Напрасно. Силуэт исчез, подобно эльфу.

Вернер Лежанвье продолжал идти к павильону, уже зная, кто там скрывается.

Поддавшись внезапной вспышке гнева, он ногой распахнул дверь и с первого же взгляда действительно обнаружил Лазара, прислонившегося спиной к камину и без удивления взиравшего на его приближение, прищурив правый глаз и приподняв левую бровь. Одной рукой он держал за запястья Диану и что-то тихо говорил ей, выпуская прямо в лицо дым неизменной «плэйерс». Диана отбивалась. Не имея возможности оправить на груди свой пеньюар из белого шелка, она казалась голой.

— Что… Что вы здесь делаете? — проговорил Лежанвье голосом, настолько лишенным интонаций, что невозможно было понять, к кому из двоих он обращается.

Ответы прозвучали одновременно:

— У меня было назначено свидание с Жоэль, — сказал Лазар. — Может быть, лучше сказать, с Жоэль и ее молодостью?

— Я знала, что они тайком встречаются здесь, я их застала! — кричала Диана. — Я отказываюсь простирать законы гостеприимства так далеко, чтобы закрывать глаза на такого рода встречи… Пустите меня! Вы делаете мне больно!

Лазар с улыбкой отпустил ее запястья:

— Должен заметить, материнские чувства госпожи Лежанвье необычайно сильны для мачехи. Тщетно я пытался ей объяснить, что ожидал Жоэль с честными намерениями, она собиралась выцарапать мне глаза.

К адвокату медленно возвращалось дыхание.

Он шагнул вперед, раскачивая фонарь.

— Я бы должен избить вас.

Лазар щелчком бросил свою «плэйерс» между ними, не заботясь потушить ее.

— Попробуйте, дражайший мэтр! Мне казалось, что между нами этот сюжет исчерпан… Или нет?

Диана переводила недоверчивый взгляд с одного на другого. Она подошла к мужу и прижалась к его плечу:

— Дорогой, я не понимаю! Почему вы позволяете?.. Вы спасли жизнь этого человека, а он вас ненавидит?

— Ошибаетесь, моя дорогая! — запротестовал Лазар. — Я испытываю к вашему мужу самую живую благодарность.

— Значит, это вы, дорогой?..

— Я жалею, что взялся его защищать, — против воли признал Лежанвье.

Диана силилась понять, наверстать упущенное: