Острова, затерянные во льдах - [3]
Зверь временами поднимал голову и принюхивался, словно стараясь распознать по запахам, чего можно ожидать от пришельцев. Возликовав, команда устремилась к пушкам. «Мы достигли великой цели, к которой стремились в продолжение столетий, — записал в дневнике Норденшельд. — Впервые судно стояло на якоре у самой северной оконечности Старого Света». Раскатисто грянул залп салюта, и белый медведь сломя голову пустился бежать от грохочущих пароходов. Только и видели его озадаченные путешественники, которые, судя по записям в дневнике, никак не ожидали этого бегства.
Корденшельд, сделав несколько экскурсий на берег, не найдя тут следов пребывания людей, поторопился проследовать дальше, надеясь, что, может, в тот же год удастся обогнуть и самый восточный мыс материка, мыс Дежнева…
Вглядываясь в приближающийся берег, я позавидовал, что мне не довелось плыть на судах вместе с первооткрывателями. Челюскин в трех днях пути от мыса встретил сразу четырех белых медведей. Вместе с одним солдатом он наехал на их след и, проехав восемнадцать верст по следу, настиг зверей… Руал Амундсен, зимовавший неподалеку от мыса Челюскин на шхуне «Мод», не раз встречал на протяжении этой зимовки белых медведей, охотился на них.
Мне, подъезжавшему к мысу несколько десятилетий спустя, надеяться на встречу с белыми медведями было трудно. Полярником я был начинающим, успел всего лишь раз отзимовать на полярной станции «Мыс Желания», но и этого оказалось достаточно, чтобы понять, как изменилась Арктика, как оскудел ее животный мир со времен первопроходцев. И от сознания этого было немножко грустно. Согласитесь, не так уж приятно знать, что тебя никогда не встретит на мысу белый медведь. Но суровость пейзажа, пустынность берегов все же заставляли надеяться, что не сразу, не в первый год, но все-таки повезет… Глядишь, и я встречу здесь белого медведя, будет и мне что записать в своих дневниках…
Мыс Челюскин показался внезапно. Вначале на сером фоне неба прорезались штыри антенн, затем стали различимы дома. По полярным меркам, поселок был не маленьким, хотя, конечно, впервые увидевшему его скорее бы подумалось о страшной затерянности и удаленности живущих здесь людей от остального мира.
Одноэтажные, широкие и длинные, как баржи, стояли на берегу дома. Небольшое озеро делило поселок надвое. Озеро отделялось от моря узкой полосой берега и, по всей вероятности, заливалось волнами в шторм. Отдельно, особняком, отступив в глубину тундры, возвышался на мысу открытый всем ветрам бревенчатый двухподъездный, двухэтажный дом. Он выделялся, приковывая сразу же внимание, и главенствовал надо всем, как башня в старинной крепости. Это, несомненно, был самый высокий для такой широты дом. Я подумал, что надо бы непременно попытаться в нем пожить. Ведь это почти такая же достопримечательность мыса Челюскин, какой некогда был двухметровый гурий, сложенный на мысу из каменных плит Отто Свердрупом в честь Норденшельда. Я не предполагал тогда, что именно в этом доме, самом высоком на мысу, мне и предстояло жить. (В одной из квартир на втором этаже уже была приготовлена чистая постель с теплым одеялом.) И жить так долго, что дом этот мне успеет не раз надоесть, хотя потом жизнь в нем я буду всегда с удовольствием вспоминать.
Двухэтажный дом на мысу был общежитием полярников. Здесь обитало больше молодых парней, чем девушек, которых, как известно, меньше тянет посещать столь удаленные точки планеты. Жили в доме и люди семейные, порой с детьми. Иногда тут создавались новые семейные ячейки, игрались свадьбы, и на свете, должно быть, живет теперь уже немало людей, которые свои первые шаги делали у порога этого дома.
Но узнать обо всем этом мне довелось несколько позднее. Ибо, едва белоснежная «Кооперация» встала на якорь, в небе словно развязался мешок со снегом, ударил снежный заряд. Все потонуло в белой мгле. В двух шагах ничего нельзя было разглядеть. Поднялся вначале вроде и не сильный ветер. Но вскоре он окреп, и льдины с упрямством баранов полезли на корабль, словно задавшись целью проломить его борт. Капитан забегал по мостику, выкрикивая в мегафон поспешные команды. Но льдины придвигали нас к берегу, грозя выбросить на мель или раздавить. Два якоря не помогали. Катастрофа казалась неизбежной. Но тут откуда ни возьмись явился ледокол. Он уверенно приблизился сквозь крошево льдов, подошел черным бортом и, словно под ручку, вывел наш пассажирский лайнер подальше в море. И еще долгих четверо суток мы ожидали улучшения погоды, дрейфуя со льдами где-то вдали от мыса Челюскин, у восточных берегов Таймырского полуострова. Старпом, встречая пассажиров, беспомощно разводил руками, не в силах что-либо пообещать, и говорил:
— Дались вам эти катания на теплоходе! Летели бы себе самолетом, давно бы уже на месте были!
И это в самом деле было, наверное, так. Самолеты на мыс Челюскин проложили дорогу с 1932 года и с тех пор летают туда постоянно. Но ведь есть и своя прелесть в плавании морем. Можно было увидеть берега такими, какими их видели приплывшие сюда первыми, а для меня это немало значило. К тому же каждый вечер на корабле открывался бар, и мы с большим удовольствием отправлялись туда посидеть, зная, что побывать в столь уютном месте нам доведется теперь уж не скоро, тем более что на берегу нас поджидал строго соблюдаемый на полярных станциях «сухой закон».
