Острова пряностей - [99]
К тому времени ему исполнилось 55 лет, и напряжение, вызванное необходимостью постоянно беспокоиться о хлебе насущном, уже начало сказываться. Уоллес осунулся и даже, казалось, стал ниже ростом — его рост составлял шесть футов и один дюйм. Седые бакенбарды и шапка белых волос придавали ему патриархальный вид. Но это было только внешнее впечатление. Он по-прежнему фонтанировал свежими идеями и публиковал статьи по эволюции видов, орнитологии и спиритизму. Он написал книгу по вопросу, в котором был первопроходцем, — «Географическое распределёние видов», и еще одну о природе тропиков. Кроме того, он оставался ярым приверженцем Оуэна. Пока Уоллес был на Востоке, валлийский социалист-реформатор умер, но ученый остался верен социальным идеалам своей юности и в заключительных абзацах «Малайского архипелага» подверг резкой критике свойственную викторианскому обществу эксплуатацию народных масс. Нищета, в которой они влачили свое существование, «безусловно глубже, чем когда-либо ранее», утверждал он. Полчища нищих вынуждены наблюдать картины богатой и роскошной жизни, которую вели немногие избранные, и «таким результатом нельзя похваляться или просто быть довольным». Уоллес стремился к тому, чтобы в обществе больше внимания уделялось просвещению и развитию сострадания и нравственных чувств в народных массах, так как в противном случае «мы никогда… не достигнем сколько-нибудь существенного превосходства над обычными варварами». Это, как веско заключал Уоллес, «урок, который я получил, наблюдая за людьми нецивилизованными».
Когда философ-социолог Джон Стюарт Милль прочел последние страницы «Малайского архипелага», он был столь впечатлен оптимистическими описаниями устройства первобытного общества, что написал Уоллесу письмо с просьбой о встрече.
Таких предложений, однако, не последовало от миссионерских организаций, которые стремились к проповеди Писания в странах, которые они считали «лежащими во тьме невежества». Уоллес лишь вкратце упоминал о деятельности христианской миссии в Юго-Восточной Азии, и при этом не всегда положительно. Он соглашался, что миссионерам «есть чем гордиться» в Минахасе на Сулавеси, где местное население теперь имеет «лучшую еду, одежду, дома и образование» на всем архипелаге. Но он не удержался от замечания, что директор школы, прошедшей подготовку у миссионеров, «мнит себя великим и способен поучать и читать наставления три часа сряду, как завзятый английский пустослов. Для слушателей это просто пытка, хотя сам он получает от процесса нешуточное удовольствие; и я склонен думать, что преподаватели из местных, обретя дар речи и получив в пользование богатый запас религиозных банальностей, оседлали своего вновь обретенного конька и поскакали, не обращая особого внимания на паству».
Приобретя репутацию ученого-диссидента, осаждаемый финансовыми неурядицами, Уоллес тем не менее не отступал от своих идей и принципов. В 1881 году он вступил в должность президента вновь созданного Общества национализации земли, основное кредо которого заключалось в отрицании частной собственности на землю; предполагалось, что земля должна принадлежать государству, которое будет сдавать участки в аренду на тех или иных условиях. Подобную идею, разумеется, не могли разделять такие представители социальной элиты, как Дарвин или его сосед, ученый и банкир Джон Леббок, которому принадлежали три тысячи акров земли около Даун-хауса. Они были в курсе денежных проблем Уоллеса и, вероятно, считали, что тот сам оказывался для себя злейшим врагом, когда речь заходила о занятии должности с более или менее приличным окладом. Пытаясь помочь Уоллесу, Дарвин сначала предложил ему работу помощника редактора за семь шиллингов в час, но потом возникла другая идея. С группой влиятельных друзей он обратился к правительству с просьбой назначить Уоллесу персональную пенсию из средств, выделяемых на содержание членов королевской семьи и двора, за заслуги перед английской наукой. Премьер-министр Гладстон решил удовлетворить эту просьбу и обеспечить будущность Уоллеса — ему была назначена пожизненная, хотя и довольно скромная пенсия в 200 фунтов стерлингов в год.
Это было «наследство» от Дарвина Уоллесу, и таким образом Дарвин смог рассчитаться за «деликатное соглашение», заключенное в Линнеевском обществе двадцать лет назад. Пенсия была назначена примерно таким же способом: небольшая группа высокопоставленных ученых собралась и приняла решение, которое впоследствии осуществила. На сей раз решение было в пользу Уоллеса.
Репутация Дарвина как ученого была столь высока, что когда на следующий год Дарвин умер, его похороны стали общенациональным событием. Друзья настояли на том, чтобы похоронить Дарвина в Вестминстерском аббатстве, а не в Дауне, как сначала хотела семья. Гроб несли два герцога и член палаты лордов, а также американский посол и четыре представителя английской науки, включая Гукера. Из-за недосмотра Уоллес, как человек другого круга, не был приглашен заранее. Затем кто-то спохватился и спешно связался с Уоллесом, который согласился сопровождать похоронную процессию.
