Остров женщин - [43]
Тетя Лусия стояла у входа в дом. Мы поздоровались, она взглянула на нас и ушла внутрь, а мы с Томом распрощались. Я тоже отправилась домой, размышляя о трагической ошибке, которую он совершил в начале жизни, и ее столь очевидных теперь последствиях, о том, что в основе этой пагубной ошибки, каковой являлась тетя Лусия, лежит благородство Тома. Неправда, будто теперь я представляла их порознь, — я представляла их вместе, как единую сущность, и порознь, как палача и жертву. Свобода одного и чувство долга другого, а в результате — обоюдный крах.
В университете Летоны не было медицинского факультета, поэтому Оскар собирался ехать в Вальядолид. Утром накануне отъезда он появился у нас в доме.
— Вот, пришел попрощаться, — сказал он.
— Но ты ведь уже попрощался! — сказала я.
Я почувствовала, что он обиделся. Возможно, я и сказала так, зная, что он обидится. Потом я добавила, что мне жаль, и была искренна. Разве плохо быть искренней? Но была ли я искренней сейчас или когда из вредности его обидела? Сомнение иногда служит оправданием, как в этом случае, например. Теперь я вообще все время с интересом наблюдала за собой, за тем, как меняются чувства (тетя Лусия называла их moods[52]). «Наверное, так и бывает в восемнадцать лет», — думала я. На самом деле мне правда было жаль, что Оскар уезжает. Я уже говорила ему об этом, когда мы втроем сидели на деревянных лавках в «Эль Бокарте», где все лето жарили сардины. И мы в тот раз обедали жареными сардинами, а еще выпили много шипучего вина. Я хорошо помню зеленые бутылки с пробками, оплетенными проволокой, которые хранились во льду в большом холодильнике. Оскар и Виторио умели пить, держа бутылку высоко в вытянутой руке. Оба сидели напротив меня по другую сторону стола. Я сказала, что буду скучать по нему, и в тот момент уже скучала так сильно, будто он давно уехал, хотя он преспокойно сидел передо мной. Как только мы расстались, это острое чувство исчезло, поэтому, когда он через два дня явился прощаться, я восприняла его приход как глупую детскую выходку.
— Я думала, ты уехал, — сказала я.
— Я уезжаю сегодня вечером. Ты что, сердишься?
Я сухо ответила, что нет, и добавила:
— Смешно прощаться два раза.
Внезапно прорезавшийся голос совести заставил меня почувствовать, что это я смешна, а не он. И ты еще будешь притворяться, что этот парень тебя не интересует? Ты ведь прекрасно знаешь, почему он пришел попрощаться именно с тобой и как он к тебе относится. Вот теперь я действительно была раздражена.
— Я думала, ты уехал раньше.
— Я уезжаю сегодня, — сердито повторил Оскар и добавил: — Виторио тогда все время был с нами, и я ничего не мог сказать. — Без слов было ясно, что́ он хочет сказать, стоило только посмотреть ему в глаза. — Ты для меня больше, чем друг, и значишь гораздо больше, чем Виторио или даже моя семья, поэтому я и пришел, и ничего странного в этом нет. А еще я хотел спросить: можно, я тебе напишу?
— Почему же нельзя? Пиши. — Я чувствовала себя очень взрослой и к тому же большой шутницей. — Ну ладно, пока.
Зачем я все это говорила? Хотела обидеть Оскара?
— Я думал, нам вдвоем очень хорошо, думал, тебе лучше со мной, чем с Виторио. Ты мне ответишь, если я тебе напишу?
— Конечно, если ты мне напишешь, я тебе отвечу, так принято. — Эти банальные прощальные фразы меня раздражали. Я видела, он не знает, что еще сказать. Должна ли я ему помочь? Хочет ехать, пусть уезжает. В тот день, когда он сказал, что уедет, я выбросила его из головы до его возвращения. Я решила, что не хочу быть ничьей далекой сладостной мечтой, в том числе и студента медицинского факультета из Вальядолида. Мысль об этом меня развеселила. — Если ты вечером уезжаешь, тебе еще нужно собрать вещи.
