Остров выживших - [22]

Вино было превосходным. Дом плохо разбирался в напитках, но семья Фениксов была состоятельной, по-настоящему состоятельной, и вину было двадцать шесть лет — оно было старше его. Бутылка стоила целое состояние; да и цыпленок обошелся в его недельное жалованье. Но теперь, когда продукты выдавали по карточкам, деньги мало что значили. Саранча разрушала фермы и пищевые комбинаты. Грузоперевозки остановились, были уничтожены те невидимые механизмы, благодаря которым пища появлялась на столах жителей большого города.

— Животные, — произнес Дом, подняв бокал к свету и отчаянно пытаясь найти какую-нибудь нейтральную тему для разговора. Вино было скорее не рубинового, а кирпичного цвета. Маркус всегда говорил — это означает, что вино старое. — Животные умнее нас. Вот, например, отключают электричество, взрывается какой-нибудь завод — и всё, мы беспомощны. Нам нужно столько вещей. А животные… они просто встают утром, находят себе пищу и продолжают жить дальше. Никакого водопровода — мы тонем в собственных сточных водах, а животные всегда остаются чистыми. Если у них белый мех, то он всегда белый. Представьте себе, в каком мы были бы сейчас виде, имей мы белый мех.

Маркус, казалось, собирался что-то сказать, но лишь медленно моргнул и кивнул. В последний момент он удержался. Возможно, в его фразе содержались слова «смерть» или «убивать», а он никогда не произносил их в присутствии Марии. Это была одна из мелких деталей, которые говорили Дому о том, что на самом деле происходит в голове у Маркуса.

— Для этого существуют бритвы, — наконец произнес Маркус.

— С тобой все в порядке, дорогая? — Дом подлил Марии вина. Она, казалось, мыслями была где-то далеко. — Ты сегодня плохо спала.

— Я приняла таблетки, не забыла. — Врач прописал ей антидепрессанты. — Я попозже выйду прогуляюсь. Сейчас вздремну немного, а потом пойду. Я каждый день хожу гулять, когда тебя нет. Так нужно.

Дом представления не имел, о чем она; он надеялся, что речь идет о рекомендациях врача. Возможно, этот дом и связанные с ним воспоминания давили на нее и ей нужно было вырваться из четырех стен, а может быть, она ходила гулять, чтобы размяться.

— Да, сейчас ты слишком устала, чтобы идти на улицу. — Он погладил ее по голове. — Может быть, доктор пропишет тебе другую дозу.

— Если хочешь, пойди отдохни, — поддержал его Маркус. — Тебе не нужно меня развлекать. Мы тебя разбудим, когда обед будет готов.

Мария откинулась на спинку кресла и через несколько мгновений погрузилась в сон. Дом осторожно подошел к ней, прислушался к ее дыханию: да, она определенно спала.

Маркус медленно поднялся и жестом предложил пойти на кухню.

— Всего год прошел, — сказал Дом, закрывая за собой дверь. — Я слишком многого хочу от нее.

— Если я что-нибудь могу сделать, ты только скажи.

— Хорошо.

— И прекрати себя винить.

— Это она винит себя. Она до сих пор говорит, что, если бы тогда не отправила детей к своим родителям, они были бы сейчас живы. Она думает, что червяки убили их из-за нее.

— Черт, Дом… — Маркус уже много раз слышал эти слова. Но его каждый раз ужасало напоминание о том дне, и он, казалось, хотел предложить что-то. — А, забудь. Бесполезно объяснять человеку, что он невиноват. Он должен прийти к этому сам.

Дом решил, что Маркус вспомнил о своей матери. Когда она пропала, Маркус наверняка испытывал чувство вины; странно, но с детьми часто бывало такое.

— Я хочу, чтобы ты взглянул на одну вещь, — сказал Дом. — Мне очень не хочется этого делать, но я должен показать это кому-то. — Он поманил Маркуса за собой, и они поднялись наверх. — Я даже не знаю зачем, но… может быть, в следующий раз, когда я сделаю или скажу какую-нибудь чушь или бред, ты поймешь меня лучше.

Дом открыл дверь в комнату Сильвии. Маркус, остановившись на пороге, заглянул внутрь.

«Значит, на него это тоже так действует».

Ничто не изменилось здесь с того дня, когда Сильвию, двухлетнюю девочку, которая родилась в ту ночь, когда Дом участвовал в налете на мыс Асфо, забрали к себе ее бабушка и дедушка. На подоконнике сидели плюшевые игрушки, не хватало только зеленой полосатой гусеницы, которую Сильвия всюду носила с собой.

Постель, одежда в ящиках, даже грязное белье в корзине — все оставалось на своих местах. Мария только подметала пол и вытирала пыль.

Маркус втянул сквозь зубы воздух и отступил на шаг. Наверное, он выругался про себя. Дом хотел, чтобы он понял, какая картина преследовала его всякий раз, когда он пытался уснуть. Если Маркус этого не сможет понять, тогда никто не сможет. Дом закрыл дверь и подошел к спальне Бенедикто.

Маркус прислонился к косяку осторожно, как будто тот был окрашен, и осмотрел комнату, снова не заходя внутрь, словно путь ему преграждал невидимый барьер. Сложно было не проследить за взглядом его глаз; они были странного, редкого бледно-голубого цвета, и Дому всегда хотелось заглянуть в них. Маркус начал часто моргать. Даже если бы он был более разговорчив, он, скорее всего, не нашел бы, что сказать. Через мгновение он отступил от двери и направился к окну на лестничной площадке.

Если он чувствовал то же, что и Дом, то пара маленьких ботинок для трэшбола, лежавших на кровати, оказалась для него последней каплей.