Остров вечного лета - [16]

Двор школы словно усыпан белым и черным горохом. Белое — это рубашонки и штанишки тысячи мальчуганов всех возрастов, а черное — море их шевелюр. Нас встречает улыбающийся директор колледжа с группой преподавателей, и как раз в это время «горох» рассыпается аплодисментами, звучат приветственные крики. Хор в несколько сотен голосов исполняет национальный гимн Цейлона.

Директор хлопает в ладоши, и черно-белый «горох» раскатывается по классам. Обходим учебные помещения — просторные, с открытыми в сад окнами и дверями. Присутствуем на уроке пения — тут заботятся о том, чтобы поставить даже плохие голоса. Дети поют настоящие вокальные экзерсисы, следят за дыханием. Тембр тембром, у кого какой выдался, но умение петь не напрягаясь, без надсада и крика, школа воспитывает в массе народа с детских лет.

Рядом урок танца: здесь внедряется культура древнеиндийской пластики и происходит это тоже всенародно. Поэтому так непринужденно, так безыскусственно танцуют под сложно ритмичный треск барабана эти сингальские мальчики.

На одной из площадок — урок гимнастики под барабан, и это тоже почти танец.

А вот урок, на котором мальчики стоят у мольбертов и рисуют. Перед каждым красочная картина, и из-под кисти двенадцатилетних художников появляются то купоросно-синее море, то багрово-красные берега, то белогрудые корабли и коричневые портовые краны. Это «композиционный рисунок по памяти» после проведенной утром экскурсии в порт. Рисуют кто что запомнил.

Рядом группа мальчиков разрисовала на бумаге большие декоративные «панно»: ни дать ни взять в гогеновских красках и с матиссовским отсутствием перспективы. Учительница показывает нам произведения своих воспитанников смущенно, но когда я упоминаю о Гогене и Матиссе, вся расцветает и говорит, что для нее это очень высокий комплимент. Для нее? Я полагал, что вижу результаты простого несовершенства детского творчества.

— Они сами видят мир в таких ярких красках? Или это вы их учите, что так красить лучше?

— Конечно, мы их учим, — признается учительница.

— Но при всей яркости отдельных мелких цветовых пятен — платьев, цветов, птиц — у цейлонских красок так много нежных смягченных оттенков… Столько серебристо-голубой дымки, столько опалового, перламутрового… Не лучше ли учить детей отображению существующего, а не придуманного? И учить законам перспективы в рисунке…

Учительница снова смущена и, как мне кажется, не понимает вопроса. Виновато ли в этом несовершенство моей английской речи, или ей самой чуждо стремление отображать действительность такой, как она есть?.. Странно. Ведь Матисс намеренно подражал детским рисункам, примитивизму перспективы и красок. А теперь детей учат подражать своему подражателю…

Сколько раз нас уверяли, что ландшафты Таити, изображенные Гогеном, — это шедевры в передаче природы тропиков. Что-то совсем не видно на Цейлоне гогеновских красок, кроме как на детских картинках. Делюсь этим впечатлением со спутниками, и мы вместе с ними приходим к выводу, что в наших представлениях происходит «дегогенизация» тропиков.

Учителя школы угощают нас обедом, точнее — так называемым ленчем, который полагается принимать между двенадцатью и часом дня. Перед едой школьники преподносят каждому гостю по стакану острохолодного оранжада. Затем следует суп — буквально на донышке тарелки (так мало супа полагается есть и во многих странах Западной Европы) и несколько вторых: тут и рыба «сир», и цыплята, и мясо, и креветки, и картофель, и цветная капуста. Много риса, политого острейшими соусами «керри».

«Вери хот?» («Очень горячо?» — в смысле, «не очень ли наперчено») — спрашивают хозяева и всячески убеждают, что то или иное блюдо «нот вери хот» — не очень остро. Выбираем наиболее «нот хот» и в ужасе заливаем пожар во рту стаканами холодной воды. К счастью, в гарнирах попадается много свежих овощей — они хорошо помогают «заливанию пожара». Вот где действительно царствуют гогеновские краски! Уж не выражал ли художник на полотне остроту и красочность своих вкусовых ощущений?

В овощном гарнире неожиданно сладкий вкус. Ананасы! Здесь их так много, что в пищу они идут и как фрукты и как овощи: ломтики ананасов можно встретить и в салате, и в винегрете, и даже в омлете.

Перед каждым из нас возникает по два-три банана с упругосочной и бархатистой мякотью. Затем разносят чай, знаменитый цейлонский чай в миниатюрных чашечках, налитых крепчайших напитком меньше чем до половины. На долю каждого попадает столько, сколько мы обычно наливаем заварки. Но никакого кипятка для разбавки на Цейлоне не полагается. Чашечки доливаются… молоком. И вот все, любили или не любили мы пить чай с молоком дома, доливаем и вскоре даже привыкаем к молочному чаю — иначе крепость настоя совсем нестерпима.

У лучшего высокогорного цейлонского чая сильный аромат, лишенный каких бы то ни было парфюмерных запахов, специально культивируемых в чаях Китая.

Именно на Цейлоне солнце и почвы поят чайные кусты такими пропорциями тепла и питательных веществ, какие и нужны для формирования лучших качеств чая.

Не хочется класть и сахара, чтобы не менять несравненного вкуса. Но почему же чаю дают так мало? Может быть, неудобно, не принято пить больше, чем одну чашечку-наперсток? Цейлонцы считают, что влаги на столе достаточно: жажда утолена и оранжадом, и простой водой, и множеством фруктов…