Остров в глубинах моря - [129]

Вальморен опасался того, что в какой-то момент этих сложных лет он потерял своего сына. Этот погруженный в себя юноша, высокий и красивый, чертами лица необыкновенно похожий на свою мать, не имел ничего общего с тем малышом с румяными щечками, которого он качал на руках, моля Небеса защитить сына от всяческих бед. Он любил его так же сильно, как всегда, или даже еще больше, потому что теперь его любовь была окрашена чувством вины. Он пытался убедить себя в том, что его отцовская любовь находит в Морисе соответствующий отклик, хотя временно они и живут в отдалении друг от друга, но закрадывались и сомнения. Он наметил для сына амбициозные планы, несмотря на то что до сих пор даже не удосужился спросить, как сын желает распорядиться своей жизнью. На самом деле он ничего не знал ни о его интересах, ни о его опыте, ведь прошли столетия с тех пор, как они говорили друг с другом. Отец очень хотел вернуть его себе и думал, что эти месяцы, проведенные вместе и наедине во Франции, сослужат хорошую службу, дабы между ними установились новые отношения — отношения взрослых людей. Он должен доказать сыну свою любовь и внести ясность: Гортензия и ее девочки не изменили его положения единственного наследника, но каждый раз, когда он пытался затронуть эту тему, ответа он не получал. «Традиция майората — очень мудрая традиция, Морис: владение не должно распределяться среди детей, потому что с каждым таким делением семейное состояние уменьшается. Поскольку ты перворожденный, ты и получишь все мое наследство целиком и должен будешь отвечать за своих сестер. Когда меня не станет, ты станешь главой семейства Вальморен. А сейчас уже пришла пора к этому готовиться: ты научишься вкладывать деньги, управлять плантацией и войдешь в общество», — сказал он сыну. Молчание. Разговоры угасали раньше, чем успевали начаться. Вальморен на ощупь переходил от одного монолога к другому.

Морис без всяких комментариев взирал на наполеоновскую Францию, ведущую вечную войну: музеи, дворцы, парки и проспекты, которые желал показать ему отец. Наведались они и в лежащий в руинах замок, где бабушка жила все последние годы, заботясь о двух оставшихся старыми девами дочерях, которым время и одиночество нанесло даже больший ущерб, чем их матери. Мать была гордой старухой, одетой по моде Людовика XVI и упорствующей в презрении к происходящим в мире изменениям. Она прочно укоренилась в той эпохе, что предшествовала французской революции, и стерла из своей памяти большой террор, гильотину, изгнание в Италию и возвращение на изменившуюся до неузнаваемости родину. Увидев Тулуза Вальморена — сына, отсутствовавшего уже более тридцати лет, она протянула ему для поцелуя свою костлявую руку со старомодными кольцами на каждом пальце и тут же отдала дочерям распоряжение принести шоколаду. Вальморен представил ей сына и попытался вкратце изложить свою историю — с тех пор, как он, двадцатилетний, взошел на борт корабля, направлявшегося на Антильские острова, и до настоящего момента. Она слушала его молча, без комментариев, а между тем сестры подносили дымящиеся чашечки и тарелочки с черствыми пирогами, бросая на Вальморена осторожные взгляды. Они вспоминали легкомысленного юношу, который, простившись с ними рассеянным поцелуем, отправился со своим валетом и несколькими сундуками провести пару-другую недель с отцом в Сан-Доминго и больше не вернулся. Они не узнавали этого брата — с редкими волосами, вторым подбородком и большим животом, говорившего с каким-то странным акцентом. Что-то о восстании рабов в колонии они знали, и то там, то здесь им случалось слышать разрозненные фразы о тех жестокостях, что совершались на этом упадническом острове, но они никогда не связывали эти ужасы с членом своей собственной семьи. И никогда в жизни они не проявляли ни малейшего любопытства относительно того, откуда поступают к ним те средства, на которые они живут. Окрашенный кровью сахар, мятежные рабы, горящие плантации, бегство и эмиграция, а также все остальное, о чем говорил брат, оказывалось для них таким же непостижимым, как разговор по-китайски.

Мать, напротив, очень хорошо знала, о чем ведет речь Вальморен, но ее в этом мире уже ничто особенно не интересовало: ее сердце высохло и не принимало ни чувств, ни новостей. Она выслушала его с безразличным молчанием, и единственный вопрос, который задала ему под конец, имел отношение к деньгам: может ли она рассчитывать на увеличение денежного содержания, потому что той суммы, что он так регулярно им присылает, им едва хватает. При этом совершенно необходимо отремонтировать этот поблекший от прошедших лет и многих пороков дом, сказала она; не может же она умереть, оставив дочерей в таком несчастье. Вальморен и Морис провели в этих мрачных стенах два дня, которые показались им такими же долгими, как две недели. «Мы больше не увидимся. Так будет лучше» — такими были последние слова старой дамы, когда она прощалась с сыном и внуком.

Морис послушно сопровождал отца повсюду, кроме роскошного борделя, в котором Вальморен решил угостить сына самыми дорогими из профессиональных жриц любви Парижа.