Остров традиции - [82]

Мать его к тому времени расплевалась и разошлась со своим суженым коренной национальности и какое-то время прозябала на разовых работах, рискуя на всю жизнь засесть на «велфер», как здесь называли социальное пособие. Но однажды ей подвернулась фартовая синекура: её приняли домработницей в зажиточную аборигенскую семью.

Семья состояла из двух человек – бездетной супружеской пары. Муж был по профессии «хаусвайф», в переводе с местного – домохозяйка; впрочем, чёрную работу он возложил на плечи землемеровой матери, а сам всецело предался любимым занятиям – выращиванию экзотических кактусов и разведению зверюшек, занесённых в красную книгу. В этом он оказывал посильную помощь своей очень занятой работающей жене-профессорше. Пока муж кормил, поил, одевал раритетных животных, обучал их языкам и гражданским премудростям, профессорша заседала в президиумах, митинговала, преподавала и писала книги – всё на тему исправления природы: чтобы никто никого не ел. Только синтезированную еду. А для замораживания численности популяции она считала необходимым запретить всему живому плотскую любовь, заменив оную духовной. Стерилизовывать и в нужных количествах клонировать. Сегодня это было ещё не совсем осуществимо, и редкостной живности разрешалось в известных пределах множиться, но в близком завтра целью человечества провозглашалось полное искоренение насилия из природы.

Неискоренённое насилие поджидало чудаковатое семейство в их же собственном доме: сын домработницы в один прекрасный день передушил и передавил всех выращенных в этих стенах реликтовых зверушек и сжёг их останки, чтобы нечего было клонировать. После этого он обычным рашпилем зарезал прибежавшего на запах гари мужа-хаусвайфа и нанёс многочисленные ранения жене-профессорше. Но полиция в новой стране обитания Землемера работает оперативно: залитую кровью горе-пацифистку успели спасти, а организатора и единственного исполнителя массовой резни препроводили в политкорректную каталажку.

На суде обвиняемый произнёс проникновенную речь о радикальном понижении статуса человека в современном обществе и «экологическом мракобесии». Переводил её очень хороший судебный переводчик, и она стала достоянием общественности. К тому же выяснились обстоятельства прежней жизни преступника, в частности, происшествие в губернской рощице, после чего он стал объектом сострадания всей своей новой родины. К тому же, до совершеннолетия ему оставалось ещё два месяца. Принимая во внимание смягчающие обстоятельства, дали ему всего четыре с половиной года, которые он отбывал в одиночной камере. Впрочем, в камере он по большей части только ночевал; остальное время новоявленного зэка уходило на изучение местного языка, тренинг по кун-фу под руководством лучшего китайского тренера, тягание железа, чтение общеразвивающих книг из обширной тюремной библиотеки и работу в тюремном живом уголке. Особенно много Землемер возился со змеями, чтобы преодолеть врождённый страх перед ними. Его регулярно навещали мать и друзья-соратники по молодёжной группировке, а также социальные педагоги и священники.

В прочитанном отрывке Конрада особенно заинтересовало, что Землемер, оказывается, боялся змей. Как и он сам. Герпетофобия, серпентофобия, офидиофобия… Жуткая парализующая тревога при виде одного лишь изображения змеи, не говоря уже о личных встречах. А между тем по дороге из города он узнал, что неподалёку открылся серпентарий.

Жизнь в посёлке в последнее время налаживалась. Логососы его покинули, автохтонная урла убыла на гастроли, а её подрастающая смена, как ни борзела, всерьёз претендовать на ведущую роль не могла. Власть – формальная и неформальная – безраздельно принадлежала полицай-комиссару. В сельпо один раз даже курятину завезли. На фоне воцарившейся стабильности жители не торопились в загибающийся город и готовились зимовать на дачах, тем более что не у одной Анны было приусадебное хозяйство. Посему не удивительно, что у кого-то из поселковых проснулись какие-никакие духовные запросы. Тем более в выходной.

Не в силах отделаться от мерзкого эпизода с Маргаритой, Конрад решил вышибить клин клином и заявиться в означенный серпентарий, чтобы вкусить омерзение по полной программе. Идти надо было по чавкающей грязюге, но по обочинам она густо была засыпана падшими листьями, поэтому вперёд он двигался ходко. По дороге справился, где находится новоявленный центр досуга. Оказалось совсем близко.

У врат суррогатного зверинца его встретила старая знакомая – старушка-вязальщица. Она бойко и оборотисто торговала входными жетонами. Устремила свой взгляд и на Конрада в ожидании мзды.

Конрад поёжился: его уколола совесть. Он ведь обещал бабульке разузнать, жив ли собес и есть ли надежда что-нибудь с него поиметь. Отступать было поздно – старушка уже заметила Конрада и приветливо ему улыбнулась.

– Привет, милок, – сказала она. – Что-то давно не видать тебя было.

Конрад ответил, что ездил в командировку.

– А я, вишь ты, бизнесом занялась. К нам сюда полгубернии ходит.

– Так это ваш серпентарий? – не поверил Конрад. – Значит, больше не вяжете?