Остров традиции - [78]

Любовно драпируя плечи подруги и драпируясь сама, от удовольствия повизгивая, Маргарита расщебеталась ещё пуще:

– Кайф, тепло-то как… И блохи не кусают. А за окошком дождик шуршит, так здорово… Вы любите слушать дождь?.. Такая музыка!.. Особенно когда уютно и тепло и хочется думать о чём-то приятном… Конрад, да не смотрите вы таким букой. Мороз по коже… – Маргарита плотнее запахнулась в шаль. – Анхен, я его боюсь, он такой у тебя страшный… А вы вовсе не страшный, вы притворяетесь, да?

– Оставь его в покое, – не выдержала Анна. – Он думает о судьбах цивилизации.

– Вот как? В присутствии двух младых прелестных дев забивать себе мозги проблемами злохренючих цивилизаций?

– Меня не волнуют цивилизации, – отмахнулся Конрад. – Они именно таковы, как вы изволили выразиться. В новейшей традиции принято различать между цивилизацией и культурой, – (на последнем слове – ударение).

– Слушайте, по-моему, вы просто академический сухарь. Кандидат в профессора кислых щей. Знаете что… хотите, мы вам сыграем? О! Мы так сыграем… от нашей музыки рыдают камни и каются закоренелые злодеи…

– Я не закоренелый… я перманентно каюсь, – вяло защищался Конрад.

– Так я и не говорю, что вы злодей. Просто очень много думаете. Снимаю перед вами шляпу, но вообще – думать вредно… от этого с ума сходят.

– Бородатая хохма, – поморщился Конрад.

– Нет, это вечная истина. В общем, Анхен, твой постоялец переутомился. Ему нужна музыкальная терапия. Конрад, я вижу по вашему одухотворённому лицу, что вы не против старинной музыки! Пойдёмте… – она крепко стиснула Анну. – Пойдёмте по-му-зи-ци-ру-ем!

– Что ж, – Анна высвободилась из её объятий. – У меня ритуал заведён: вечернее музицирование. Конечно, сыграем, Гретхен. Мы же тыщу лет с тобой не играли. Я только с папой сейчас разберусь…

Маргарита выставила руку в окно.

– Интересно, в Париже шум дождя такой же, как здесь? – (фи, что за дешёвая сентиментальщина…)

– Точно такой же.

– Откуда вы знаете?

– Я был там, – буднично зевнул Конрад.

– Неужели?.. Давно?..

– Семь лет назад, по приглашению.

– Как?! Ой, расскажите!.. Ой, скромник… значит, вы видели Нотр-Дам, Тур д’Эйфель, вы…

– В Париже я видел негров-альбиносов, зелёных комаров, много трансвеститов и разной хавки. А на Пляс Пигаль франков не хватило.

– Хамло вы несчастное. Может, скажете, и на Лувр не хватило?

– Да как вам сказать… Хотел отметиться. А в Тюильри пиво было дюже вкусное. Я его хлестал, хлестал, потом спохватился, а Лувр взял и закрылся. Ну, и послал я его.

– Невозможное хамло!

– Милочка, я в смысле Парижа вам не консультант. В доме, где меня содержали, кошак жил. А у меня, оказывается, на котов аллергия. Слишком поздно я въехал, в чём дело. Так что – весь в соплях лежал на диване, читал тамиздат. Книжки, за которыми в стагнацию здесь безуспешно гонялся, стояли там, никому на фиг не нужные. Вот – ворочал неизведанными пластами отечественной культуры.

– А кто у вас там?

– Брательник. Двоюродный. Деляга-аферист. Контора у него на Шан-Зелизе. Компутеры, хай кволити.

– И… а… почему ж вы там не…

– Почему не остался? Девушка, а мне, знаете, по фигу, где жить. Главное – с кем жить.

Накормив отца ужином, напоив его травами и почитав ему Библию на сон грядущий, Анна вернулась и, к счастью, прервала бесперспективный трёп Конрада с Маргаритой. Вопреки обыкновению, она не стала убирать со стола сразу по окончанию трапезы; она словно забыла про объедки и крошки, про немытую посуду и заляпанную скатерть. Слишком музыкальное настроение, видимо, овладело ею. Она пригласила Маргариту проследовать за нею в волшебную комнату, причём приглашение вроде как относилось и к Конраду. Маргарита завязала шаль узлом на груди, взмахнула руками и устремилась за Анной наверх, напевая и пританцовывая. Позади плёлся Конрад с закушенной губой и думал, как подавить одышку, которая неминуемо поджидает его на втором этаже. Анна с Маргаритой взбирались по лестнице необычайно быстро – Анна перебирала ногами, как опытный кассир купюрами, Маргарита лёгонькой серной скакала со ступеньки на ступеньку. Между прочим, напевала она что-то совсем не старинное, а модно-шлягерное, и тем отчётливей рисовалась досада на озабоченном лице Конрада.

Они пришли в волшебную комнату, и Анна включила свет. «Нет, нет, зажжёмте свечи», – скомандовала Маргарита. Анна, к пущему изумлению Конрада, покорилась. Свечи в тяжёлых резных канделябрах были зажжены, и волшебная комната погрузилась в полумрак.

Анна сняла со спинки кресла свою ритуальную белую шаль и, следуя примеру Маргариты, завязала на груди узлом. После этого столичная гостья уселась перед клавесином, а хозяйка – чуть поодаль, с виолой да гамба между ног. Конрад забился в самый угол, под книжные полки; оттуда ему были видны только вздёрнутый курносик Маргариты да правый бок Анны и её правая рука со смычком. Зашелестели нотные страницы, две музыкантши обменялись односложными репликами. Курносик дёрнулся сверху вниз, локоть – слева направо, и зазвучала музыка.

Конрад таращился на двух сногсшибательно эффектных женщин. Как баран на новые ворота – недоумевал, что вот они играют такой клёвый музон – при нём и в какой-то степени для него. И как буриданов осёл – сравнивал строгую брюнетку в белой шали с чувственной блондинкой в чёрной шали. Он тащился, торчал и улетал. Нота за нотой капали на его душевные раны, как животворный бальзам, и он хмелел без вина и отключался от воспоминаний о своих приключениях в Городе Крысожоров и от воспоминаний вообще. Он даже не чувствовал, что непроизвольно подвывает музыке – точно бальзам капал и в его больное горло, и оно ревело, как небольшой оргáн само собой. Женщины, безусловно, слышали посторонний голос, но он так органично и гармонично вплетался в звуковую ткань, что совершенно им не мешал.