Остров тетушки Каролины - [2]

– Терпеть не могу кошек, – закончил дебаты Паржизек-отец. – Они не умеют плавать. А какой прок от животного, если оно не плавает? Возьми, например, рыбу, Франтик. Вот это действительно тварь, по всем статьям!

Папаша Паржизек – завзятый рыболов, отсюда и некоторая однобокость его суждений. Желая быть объективным, он добавил поспешно:

То, что я сказал о рыбах, само собой, относится и к людям. Люди тоже обязаны плавать. Можешь ты, например, вообразить, что я тону? Попробуй представить себе, что кто-нибудь в нашем роду не умеет держаться на воде?

– Нет, не представляю, – с гордостью подтвердил Франтик. Но вдруг смутился.

Вереница родственников по мужской и по женской линии, дефилирующая перед его мысленным взором, внезапно замедлила свое движение. Виной этому была женщина с румяным лицом, проницательными глазами, пышной грудью и широкими бедрами; что касается ее ног, то подставленные вместо них дорические колонны имели бы вид ножек недоноска. Словом, это была женщина, при взгляде на которую человек невольно восклицал: «Увы, как сильно человеческая фантазия отстает от изобретательности природы!»

Немного поразмыслив, Франтик спросил:

– Тетушка Каролина тоже плавает, папа?

Лицо папаши Паржизека омрачилось: вопрос сына коснулся больного места в истории рода. Хотя тетушка Каролина обладала многими замечательными качествами, но вода не была ее стихией. Как ни любил папаша Паржизек Каролину, ни за что на свете не мог он представить себе, чтобы эта огромная туша, весом сто пятьдесят килограммов, могла покачиваться на волнах Влтавы или любой другой реки мира. Он вздохнул и, недовольно попыхивая трубкой, искоса взглянул на сына.

– Не впутывай сюда тетушку Каролину, Франтик! Она, понятно, плавать не умеет, ведь… нужды в этом у нее нет. Да и вряд ли когда была или будет. Тетушка Каролина – одна из тех женщин, которых жестоко обидела судьба. Когда ты подрастешь и станешь смыслить в этих делах, я тебе расскажу ее историю. Короче говоря, тетушка Каролина терпеть не может воды. И не без основания. Эту женщину ничто в жизни не радует, она так убита горем, что не выходит из своего домика в Глубочепах, одно ей осталось – слезы и воспоминания…

Папаша Паржизек снова запыхтел своей дочерна прокопченной трубкой, и звуки, вылетавшие из нее, были исполнены глубокой меланхолии.

– Никогда не забуду, Франтик, как тетушка Каролина отговаривала меня идти в перевозчики!.. «Вацлав, – убеждала она, – не делай этого! Поступай лучше в трамвайное депо. Старый Паздера уверял, что тебя туда примут…» Нет, ты только подумай, ведь теперь я бы катался на семерке!..

Папаша Паржизек всегда вспоминал о безрассудных советах тетушки Каролины с ужасом. Он, конечно, был согласен с тем, что цивилизация несет с собой благоустройство и удобства, одним из которых является трамвай. Но сидеть в трамвае в качестве пассажира или работать на нем – это разница. Папаша Паржизек всегда жалел водителей этих чертовых таратаек. Ему часто приходилось наблюдать, как, стоя на площадке и вертя туда и сюда медную ручку, они мрачно размышляют, удастся ли им добраться вовремя, без опоздания до конечной станции. Иногда это у них получается. Но заслуга их в этом не велика. Все зависит от таинственного стечения обстоятельств, по воле которых подается или не подается электрический ток. А вот это как раз и не по душе папаше Паржизеку. Он привык надеяться только на себя. Ему доставляет удовольствие воевать с разбушевавшимися стихиями, но он не желает иметь дело с беспорядками в электрической сети. Была причина и поважнее. На протяжении многих десятилетий представители рода Паржизеков так тесно сжились с водой и ее особыми законами, что работа на суше казалась им чем-то противоестественным. Папаша Паржизек любовно посмотрел на свои заскорузлые руки, энергично сплюнул и сказал:

– Ну нет, Франтик, лодку и весла я ни на что на свете не променяю. Это солидное и притом тихое, располагающее к размышлениям занятие. Все время на реке, гребешь веслами, а сам думаешь свое. И знаешь что удивительно? Вода одинаково на всех действует. Стоит человеку очутиться на воде, он преображается. Подойдешь утром к перевозу и смотришь, как люди на том берегу кричат, размахивают руками. Им бы все поскорей да поскорей. Торопятся, спешат… А влезут в лодку – сразу успокаиваются. Сидят себе смирнехонько на скамейке и тихо смотрят на воду, на весла, на волны, становятся такими кроткими, задумчивыми… Может, они чувствуют, что находятся в руках хорошего человека, а может, и еще почему, не знаю. Но только сразу же в душе их водворяется мир и покой… И то скажу тебе, Франтик, люди, что к воде даже близко не подходят, – они слабосильные. Я всегда жалею, что тетушка Каролина не соглашается покататься со мной на лодке. Бывает размечтаюсь, как сидит она в лодке позади меня на скамеечке, боится даже словечко проронить, а все только тихо смот…

В эту минуту спокойствие браницкого утра нарушил громкий гневный окрик. Паржизек-отец осекся на полу слове, поглядел перед собой, и его глаза начали медленно, но неудержимо выкатываться из орбит.

Пересекая реку, к ним приближалось нечто такое, что только человек, наделенный буйной фантазией, мог назвать лодкой. Хотя это «нечто» плыло по воде и по сторонам его шлепали весла, но на этом сходство его с лодкой кончалось. В остальном таинственный предмет скорей походил на средневековый замок, которому вздумалось прокатиться по реке. Над мощным укреплением с острыми зубцами возвышалось что-то вроде башни, вершина ее сверкала всеми цветами радуги. У подножия замка на веслах сидел, съежившись, мужчина маленького роста в приплюснутой кепке и изо всех сил, но без большого успеха старался продвинуть таинственное сооружение вперед.