Остров тетушки Каролины - [11]

Франтик легонько вздохнул. Он видел, что разговор на подобную тему может увести его в сторону от первоначального намерения – рассказать тетушке, какие приключения случаются в жизни.

– Как же так, – продолжал он, – ведь там все время жарко и ноги никогда не зябнут. А когда люди хотят есть, то рвут бананы. И в бога негры не верят.

Это были сильные аргументы, но на тетушку они не произвели впечатления. Прервав вязанье, она снисходительно взглянула на своего племянника и спокойно сказала:

– Так они во что-нибудь другое верят. Это не так важно. Я знала в Глубочепах одну женщину, по фамилии Шпанигелькова, она молилась младенцу Иисусу. Купила его фигурку и все кутала в разные лоскутки, чтобы он не замерз. Рядом с ней жила Юрашкова, так она из зависти тоже купила себе младенца Иисуса, только наряжала его в парчу. Одно время нельзя было достать картошки – это когда война была, – так они обе молились своим младенцам Иисусам и просили их помочь горю. Пани Шпанигельковой и взаправду удалось разыскать картошку. «Ну и дура же я! – сокрушалась пани Юрашкова, когда узнала об этом. – У людей вон младенец Иисус в ситце ходит – и то помогает достать картошки, а я ряжу своего в парчу – и мне ничего!» С тех пор она перестала молиться младенцу Иисусу, продала фигурку и начала молиться деве Марии. Как видишь, Франтик, человек всегда должен во что-нибудь верить. Что до меня, то я, пожалуй, верю в человека. Если человек справедлив, если у него доброе сердце, если он не лжет, не скопидомничает – это великое дело, на такого человека каждый может положиться. Я всего лишь простая женщина, но в людях никогда не ошибаюсь. И в этих неграх тоже не ошибусь. Может, мы с ними лучше поймем друг друга, чем с пани Юрашковой, которая сначала младенца Иисуса наряжала в парчу, а потом взяла да и продала.

Франтик опять вздохнул. Право, трудно было остановить тетушку, если уж она решила высказать все, что думает. Даже его замечание, что негры на острове Бимхо все поголовно людоеды, не вывело ее из равновесия.

– Людоеды!.. – воскликнула она с презрением, а затем, подсчитав петли на изумрудной полоске носка и убедившись, что пора спускать, добавила: – Признаться, Франтик, я еще ни разу в жизни не встречалась с людоедами. Но здравый смысл говорит мне, что людоед сначала убивает врага, а потом уж его съедает. У нас тоже нередко случается, что человек убивает человека, только, правда, не ест его. Хотелось бы знать, чем же это лучше – ведь и в том и в другом случае кто-то кого-то убивает. А разве не это самое главное? Я хоть и не читаю газет, но знаю – у нас за эти войны столько людей поубивали, что просто позор. Бедняги-людоеды наверняка не могут убить так много, если они должны обязательно съесть свою жертву. Кабы на то моя воля, я бы приказала, чтобы на войне обе враждующие стороны поедали всех своих убитых врагов. Будь спокоен, Франтик, они бы живо унялись. Ведь белые люди предпочитают печеного карпа, блинчики и свинину с капустой…

Тетушка опять пересчитала петли и, довольная тем, что дело идет успешно, добавила с удовлетворением:

– И потом надо же чем-нибудь питаться, Франтик. Если бы, например, людоеды отведали кекса, они наверняка перестали бы есть миссионеров. Я везу с собой форму для кекса и рецепт, доставшийся мне от бабушки. Думаю, мое угощение придется им по вкусу. Кусок кекса и стакан хорошего кофе…

– Ой, тетенька, – Франтику наконец удалось прервать поток тетушкиного красноречия, – людоеды понятия не имеют о кофе. Его пьют только цивилизованные люди.

– Да что ты! – воскликнула тетушка Каролина, на сей раз по-настоящему возмущенная. – Как это не пьют кофе? Ну, если так…

Она отложила вязанье, открыла сумку и, вытащив оттуда кошелек, строго приказала:

– Беги к Шрайерам на Браницкую и купи три килограмма самого лучшего кофе, какой только у них найдется. Цивилизация тут ни при чем, это просто вкусно. Понял?

Было ясно, что тетушка закончила интервью о неграх, людоедах, носках, войнах, кексе и боге и что ей нужно повиноваться. Франтик переминался с ноги на ногу, ему горько было расставаться с надеждой, что в тетушке Каролине сохранилась частица авантюристического духа рода Паржизеков, достойно представленного дядей Бонифацием, но все же помчался в лавку.

– Цивилизация… – тихо повторила тетушка Каролина после его ухода и с сокрушением покачала головой. – Цивилизация… Как подумаешь, что пани Кнедльгансова, моя соседка, круглый год ходит с грязной шеей, а за день небось два литра кофе выпивает…

* * *

Было два часа пополудни, и запах свинины начал уже выветриваться из кухни, когда наконец наступил торжественный и волнующий миг прощания.

– Я не хочу, чтобы меня кто-нибудь провожал на вокзал, – заявила сразу же после обеда тетушка Каролина. – Можно подумать, я больше никогда не вернусь. Да и шуму будет много, а я этого не желаю. Никто не должен знать, что я получила в наследство остров и еду туда. Меня отвезет пан Вотруба, у него шестиместный автомобиль; чемоданы, которые там не поместятся, можно положить на крышу. Мы простимся здесь. Не плачь, Руженка! Франтик, не шмыгай носом? А ты, Вацлав, не строй из себя мученика! Где Маничек?