Остров. Тайна Софии - [115]

Тем не менее время от времени Мария позволяла себе выплеснуть раздражение в беседе с Фотини.

– Теперь я знаю, что есть надежда на исцеление, и наше заточение переносится все тяжелее, – говорила она, сжимая руки. – Можно ли нам мечтать о новой жизни, или мы должны просто радоваться тому, что имеем?

– Всегда хорошо довольствоваться тем, что имеешь, – отвечала Фотини.

Мария знала, что ее подруга права. Когда человеку нечего терять, он жаждет перемен, ей же не давала покоя мысль о последствиях выздоровления.

– Что же тогда будет? – спрашивала она.

– Ты снова будешь жить вместе с нами, в Плаке, разве нет? Так же, как раньше.

«Ну как Фотини может быть такой непонятливой?».

Мария долго разглядывала свои руки, а затем искоса взглянула на подругу, которая все время, пока они разговаривали, обвязывала крючком кромку детского пальтишка. Фотини снова носила под сердцем дитя.

– Но если меня не будет на Спиналонге, я никогда больше не увижу доктора Кирициса, – сказала она.

– Конечно, увидишь! Если ты больше не будешь здесь жить, он уже не будет твоим доктором, и все может пойти по-другому.

– Я знаю, что ты права, но все это пугает меня, – ответила Мария.

Она указала на лежащую на столе газету, которая была открыта на очередной главе из книги Казанзакиса.

– Взгляни, – сказала она. – «Свобода и смерть». Вот точные слова для моего положения. Я, быть может, стану свободной, но когда это случится, свобода будет для меня ничем не лучше смерти, ведь я не смогу больше видеть доктора Кирициса.

– Он до сих пор так ничего тебе и не сказал?

– Ничего, – кивнула Мария.

– Но он видится с тобой каждую неделю. Разве этого недостаточно?

– А ты как думаешь?! – резковато ответила Мария. – Хотя я, кажется, понимаю, почему он не решается признаться. Это было бы неправильно.

Но когда Мария виделась с Кирицисом, то ничем не выдавала своей тревоги. Более того, она тратила время, проведенное с ним, на то, чтобы расспросить доктора, как лучше помочь пациентам, за которыми она ухаживала в «коробке». Эти люди отчаянно нуждались в облегчении болей, которые постоянно их мучили. Некоторые болезни зашли слишком далеко, но другие можно было облегчить с помощью правильно назначенных физиотерапевтических процедур. Мария хотела убедиться, что дает им правильные советы относительно физических упражнений, ведь некоторые из этих пациентов слишком редко попадали на прием к доктору. С еще большим рвением, чем прежде, девушка занялась работой. Ей некогда было размышлять на тему возможного – всего лишь возможного! – расставания со Спиналонгой. Шанс вернуться домой вызывал смешанные чувства не только у нее, но и у многих других колонистов. Спиналонга была для них надежным убежищем от мирских волнений, и в их мыслях о возможном возвращении домой сквозила легкая горечь. Даже когда лепра уйдет из их тела, многие будут носить на себе следы болезни: рубцы, необычные пятна на коже, иссохшие руки, изуродованные ноги… На восстановление здоровья не хватит и целой жизни!

Мария не знала, что врачи вновь и вновь берут анализы у пациентов, которым первыми стали колоть дапсон чуть более года назад. И организм пяти человек из этой группы, похоже, полностью освободился от болезни. Одним из этой пятерки был Димитрий Лимониас, другим – Теодорос Макридакис. Все те годы, пока Пападимитриу раз за разом опережал его на президентских выборах, Макридакис оставался в политической оппозиции к афинянам, которые без особых усилий превратились в правящий класс острова. Располневший и поседевший, он все еще участвовал в ежегодных выборах, но с каждым годом количество сторонников Пападимитриу росло – соответственно, уменьшалось число голосующих за Макридакиса. Не то чтобы его это сильно задевало: с тех пор, как он много лет назад приехал на остров, условия жизни здесь стремительно улучшались, и главный оппозиционер знал не хуже остальных, что это произошло главным образом благодаря его друзьям-афинянам. С годами его отношение к ним стало более терпимым, и, можно сказать, он оставался в оппозиции лишь для того, чтобы иметь возможность от души поспорить с афинянами в кофейне.

Под конец длинного, трудного дня Кирицис и Лапакис сели просмотреть результаты очередных анализов. Кое-что в этих результатах становилось все очевиднее.

– Ты знаешь, что скоро у нас уже не будет оснований держать этих людей на острове? – спросил Кирицис, радостно улыбаясь.

– Знаю, – ответил Лапакис. – Но сначала нужно получить разрешение властей, а они, вероятно, не захотят дать его так скоро.

– Я потребую отпустить пациентов с острова – при условии, что они будут продолжать курс лечения еще несколько месяцев, а потом в течение года приходить на осмотры.

– Согласен. Как только мы получим распоряжение властей, сразу же сообщим об этом пациентам. Но не раньше.

Письмо с ответом пришло лишь через несколько месяцев. Там говорилось, что пациентов разрешается отпустить с острова лишь после того, как анализ на наличие бациллы Хансена в организме в течение года будет давать отрицательный результат. Кирициса порядком раздражала эта необоснованная задержка, но даже она не меняла главного: победа в битве с лепрой становилась все ближе. Анализы, которые они брали в течение следующих нескольких месяцев, по-прежнему говорили об отсутствии бациллы в организме пациентов, а значит, первая дюжина сможет покинуть остров еще до Рождества.