Остров сказок - [20]

Вдруг цумбу́ку-камбу́ку, цумбу́ку-камбу́ку — плывут вниз по реке две большие дыни. Одна — бурая, как черепаха, а другая — золотая, как солнце.

Старуха и говорит:

— Горькая дыня, плыви к той стороне! Сладкая дыня, плыви сюда ко мне.

Подплыла дыня, золотая, как солнце, прямо к ногам старухи. Положила её старуха в свой передник и отнесла домой.

Под вечер вернулся старик, сбросил тяжёлую ношу с плеч:

— Ох, устал я… Принеси мне ковшик воды горло промочить.

А старуха в ответ:

— Я для тебя припасла кое-что послаще воды. Вот эту дыню, сочную, спелую!

Взяла старуха нож, но только надрезала корку, как послышался детский крик: «уа-уа!» Распалась дыня на две половинки, и вдруг — о чудо! — появилась на свет крошечная девочка. Так мила, так хороша!

Обрадовались старики. Спеленали девочку и положили в колыбель.

Горный ветер качает колыбель, старуха песню поёт, старик игрушки мастерит.

Хорошее имя дали девочке: Урико́-химэко́.

Быстро-быстро растёт Урико-химэко. Старики не наглядятся на неё. Ласкова она и добра. Разговаривает с птицами, кормит их. Зато все птицы любят её: петух на дворе, ворона и воробьи на крыше. Даже коршун в небе.

— Дедушка, я уже большая. Сделай для меня ткацкий станок. А ты, бабушка, научи меня ткать, — просит Урико-химэко.

Много времени не прошло, стала она искусной ткачихой.

Красивые узоры придумывает Урико-химэко. То рассыплет осенние листья по светлому полю, то выткет цепочку журавлей или синие морские волны.

Вот однажды собрались старики в город за покупками. Пряжа в в доме кончилась:

— Урико-химэко, ты остаёшься одна. Смотри, никому дверь не отпирай! Живут в горах злые чудовища. Аманодзя́ку в лесах прячется…

— Знаю, знаю, он всех передразнивает, на все голоса говорит. Слышала его, не раз слышала.

— Не пускай его в дом, Урико-химэко. Хитрый он, умеет обманывать.

— Не обманет он меня, не открою дверей, — обещала Урико-химэко.

Ушли дедушка с бабушкой, а Урико-химэко села за свою любимую работу.

Ровно и весело стучит ткацкий станок, хоть пляши под его песню:

Кикобатато́н

Кара́н-коро́н,

Кикобатато́н

Кара́н-коро́н.

А тем временем старики идут всё дальше и дальше. Путь в город неблизкий. Через одну гору надо перейти, через вторую перевалить, а третья в облаках скрылась.

Высмотрел Аманодзяку дедушку с бабушкой своими совиными глазами. Ухо наставил, слушает, о чем они толкуют между собой.

— Купим для Урико-химэко красное платье, — говорит старик.

— А еще узорный платочек. И сластей разных, — говорит старуха.

Облизнулся Аманодзяку. Как бы ему перехитрить стариков, забрать себе все гостинцы?

Побежал Аманодзяку к хижине и начал стучать в дверь одним пальцем: тук-тук-тук…

Тихо-тихо, сладко-сладко заговорил Аманодзяку, словно лесной ручеёк:

— Урико-химэко, открой дверь. Я тебе принёс вкусных груш.

— Не надо мне груш, не отопру дверей. Бабушка с дедушкой не велели чужих в дом пускать.

Аманодзяку застучал чуть погромче: тук-тук-тук… И начал просить, словно голубь воркует:

— Урико-химэко, Урико-химэко, я тебе моток пряжи принёс, тоньше паутины, белее снега. Хочешь покажу?..

Тук-тук-тук…

— Приоткрой дверь хоть на один ноготок.

— Покажи пряжу. Нет, не вижу ничего.

Тук-тук-тук…

— Приоткрой дверь хоть на палец, увидишь.

Открыла Урико-химэко дверь чуть пошире.

Тук-тук-тук.

— Позволь мне хоть голову просунуть! — заревел Аманодзяку, словно медведь.

Испугалась Урико-химэко, выпустила дверь из рук.

Как вихрь ворвался Аманодзяку в хижину. Косматый, мохнатый, рот до ушей, совиные глаза, длинные когти.

— А-а, моя взяла! Теперь я здесь останусь, мне привезут дедушка с бабушкой гостинцы из города.

Схватил он Урико-химэко, взвалил на плечи и унёс в горы. А там крепкой верёвкой привязал её к вершине сосны.

— Здесь тебя никто не услышит.

Плачет Урико-химэко горькими слезами, зовет на помощь.

А хитрый Аманодзяку повязал платочком свою косматую, лохматую голову и сел за ткацкий станок.

«Теперь, — думает он, — так я стал похож на Урико-химэко, никто не отличит. Отдадут мне старики все гостинцы…»

Стучит ткацкий станок как попало, словно о камни спотыкается:

Додабата́н, додабат́ан,

Дотяра́й, батяра́й.

— Испортил Аманодзяку мой узор, — плачет на дереве Урико-химэко. — Все нити порвал и спутал. Дедушка! Бабушка!

Услышали птицы, встревожились. Коршун над сосной кружит, вороны с криком на ветки садятся, петух крыльями хлопает.

Но вот вернулись старики. Остановилась бабушка перед дверью:

— Ткацкий станок словно бы разладился. Неровно он стучит, не по-прежнему.

Тук-тук-тук…

— Открой нам дверь, Урико-химэко.

— А гостинцы принесли? — откликнулся Аманодзяку.

Ещё больше встревожилась старуха:

— Охрипла наша девочка, уж не простудилась ли?

— Почему так птицы кричат? — прислушался старик.

Но тут Аманодзяку распахнул дверь настежь.

Видит он, стоят перед ним старики, смотрят на него во все глаза, рты раскрыли.

Вдруг старик затопал ногами, замахал руками.

— Кукареку! Кукареку!

От испуга задрожал Аманодзяку, подпрыгнул. Что такое, отчего старик петушиным голосом кричит «кукареку»? Привык Аманодзяку всех передразнивать. Вот и сейчас, сам того не желая, тоже стал кричать:

— Кукареку! Кукареку!

А старуха всплеснула: руками.

— Кар-р, кар-р, кар-р!