Остров Рапа-Нуи - [5]
— Проводи меня, пожалуйста, к месту погребения! — сказал я. — К моему удивлению, он понял меня. Я сказал: «место погребения» (по-таитски: марае, а по-здешнему мараи), потому что каменные колоссы, представляющие из себя цель нашего путешествия, украшают именно те места — возвышения в виде курганов, где погребали важных начальников, павших в битвах. Равным образом, название «мараи» туземцы дают тысячам изображений кумиров и идолов, наполняющих их камышовые жилища, мысленно связывая с ними воспоминания об умерших. Итак, Атаму и я отправляемся вдвоем, без обычной свиты, к наиболее близкому «мараи», это — мое первое путешествие по неизвестному острову. Следуя по берегу, на небольшом расстоянии от моря, мы пересекаем долину, покрытую жесткой травой особого вида, печального, как бы поблекшего цвета. На своем пути встречаем развалины маленького жилища, похожего на то, в котором обитает датчанин. Атаму мне объясняет, что это был дом «papa farani» (отца французского миссионера) и, удерживая меня здесь, рассказывает по этому поводу целую историю; судя по его выразительной мимике, она должна быть очень трогательна, но я не совсем хорошо уразумеваю ее; из его жестикуляции я понял только то, что здесь была засада, оказались люди, спрятавшиеся в камнях, слышались ружейные выстрелы, удары копий… Что сделали с этим бедным священником? Да! трудно и представить себе, до какой степени зверства может дойти в минуту пробуждения какой-нибудь страсти первобытного человека или под влиянием какого-нибудь мрачного суеверия — обычно кроткий и ленивый дикарь! Вдобавок, нельзя забывать и того, что даже в наиболее искренней, приветливой и наружно тихой полинезийской натуре дремлет инстинкт людоеда, так что в Океании, на островах Рутума и Гиваоа, привлекательный по виду маори, при случае, всегда может съесть вас.
Окончив свой рассказ, уверенный в том, что я все понял, Атаму берет меня за руку, и мы идем далее. Перед нами высится курган из темного камня, вроде гэльского кромлеха, с тою только разницей, что он сложен из больших глыб. Одной своей стороной он смотрит в море, где все покойно, другой — в пустынную и печальную долину, вдали окруженную потухшими вулканами. Атаму уверяет, что это — «мараи», и мы оба влезаем по камням наверх.
Своим устройством холм походит на циклопическую эстраду, наполовину скрытую обвалившимися и истершимися громадными колоннами. Я спрашиваю о статуях, которых нигде не вижу; Атаму сосредоточенным жестом предлагает мне внимательнее смотреть под ноги… Оказывается, я стою на подбородке одной из них, а она, перевернувшись на спину, пристально глядит на меня двумя дырами вместо глаз. Я никогда не воображал ее себе такой громадной и безобразной, а потому и не заметил ее. Здесь их лежало штук десять, в большом беспорядке и наполовину разбитых, некоторые из них упали, несомненно, от действия соседних вулканов, и грохот от их падения был, конечно, ужасен. Лицо статуи изваяно детски-неумело; формы рук и кистей едва обозначены, туловище — совершенно круглое и походит на толстый столб. Но когда эти статуи, колоссальные и прямые, стояли во весь рост в виду океана, беспредельного и неоживляемого судами, то могли своим видом внушать религиозный ужас. Атаму утверждает, что есть еще другие статуи в отдаленных пунктах острова и даже в большем количестве, чем здесь, — целое племя, гигантское и мертвое, покоящееся вдоль плоских песчаных бело-коралловых берегов.
У подножия «мараи» находится небольшая, круглая площадка, окруженная скалами; мы спускаемся на нее; искрошенные морем кораллы всяких пород покрыли ее белоснежным песком, усеянным хрупкими дорогими раковинами и тонкими жилами розового коралла.
Пассат, по-вчерашнему, к вечеру все усиливается и снова несет из уединенного Южного океана целые полчища черных туч, — настолько черных, что горы и старые остывшие вулканы выделяются светлыми точками на внезапно потемневшем небе. Атаму, предугадывая наступление дождя, торопит идти в обратный путь.
На половине дороги, действительно, нас настигает сильнейший проливной дождь, а бурный ветер так и стелет траву на всем протяжении долины; мы скрываемся под защиту двух скал, свешивающихся в виде свода, — среди целой стаи красных стрекоз… Откуда они появились? А кто привез сюда за восемьсот океанских лье зародыши этих бабочек, белых и желтых, которые теперь бегают по бледному ковру зелени?..
Однако, тучи, оросив на своем пути таинственный остров, быстро мчатся мрачной толпой вперед и продолжают свое дело уже над морской пустыней. Когда же мы подошли к бухте, где стоял наш фрегат, то вечернее солнце опять засияло и опять оживило эту местность.
Окрестности бухты с разбросанными по ним тростниковыми жилищами имеют в данную минуту необычайно оживленный и радостный вид, потому что все офицеры после полудня сошли с фрегата и отправились сюда на прогулку, а так как час обратного их возвращения приближался, то они сидели теперь на земле и ожидали шлюпок, окруженные каждый толпой туземцев, этих взрослых первобытных детей, которые сегодня были ласковы со своими гостями, и, чтобы сделать им удовольствие, пели свои песни. Я, в свою очередь, занял место среди них, а вскоре протискались поближе ко мне и мои ближайшие друзья: Петеро, Хуга, Мария и красавица Иуаритаи. Наше кратковременное пребывание здесь успело уже — увы! — внести в эту страну полного опустошения много смешного и маскарадного. Почти все мы выменяли на кумиров и идолов нашу старую одежду, в которую теперь и кутались, как дети, татуированные люди. И большая часть женщин, не знаю, из приличия или из желания блеснуть своим богатством, тоже оделись, но печально: платья — без тальи, уже полинявшие; когда-то они были розданы их матерям священниками-миссионерами и до настоящего дня почивали под тростником хижины.
