Остров Рапа-Нуи - [3]
Вход в жилище вождя.
Меня приглашают сесть на циновку, рядом с женой вождя и его дочерью; предложить мне что-нибудь в подарок они не могут и передают это известие мимикой; я понимаю, что они в этом извиняются. Теперь мои глаза немного попривыкли к темноте, и я вижу, что вокруг нас копошатся кролики и кошки.
В это утро мне предстоит сделать еще несколько подобных же визитов, чтобы удовлетворить почетных жителей острова, и я проникаю ползком вглубь множества темных жилищ: толпа ходит вслед за мной, теснит меня своей грудью, бедрами, нагими и татуированными; мало-помалу, я пропитываюсь запахом зверя и дикаря.
Мои новые знакомцы с удовольствием променяли бы своих идолов, палицы, копья на одежды и предметы, привлекающие их внимание. Деньги, конечно, им вовсе не нужны: они, пожалуй, пригодились бы им в качестве украшения к ожерельям; но стеклянные бусы дикарям особенно нравятся.
Между тем наступил день, тучи рассеялись, а вместе с тем изменилось и зрелище; остров, сильнее освещенный, более реальный, стал менее зловещим, и я начинаю к нему привыкать.
Намереваясь произвести торговлю, я вытаскиваю все, что было в моих карманах: носовой платок, спички, памятную книжку и карандаш; решаюсь освободиться даже от своей гардемаринской тужурки, чтобы получить взамен ее своеобразную палицу, украшенную чем-то вроде головы Януса, с двойным человеческим лицом, и продолжаю прогулку уже в одной рубашке. Я попал прямо-таки в толпу детски наивного народа: старые и молодые не устают смотреть на меня, слушать меня, следовать за мной, несут передо мной мои различные приобретения: идолов, оружие, не переставая в то же время напевать свою заунывную мелодию. Подумаешь, какое впечатление произвело наше прибытие на обитателей этого уединенного острова! Иначе, впрочем, и быть не могло, когда в продолжение 10 лет на всей безграничной громаде соседних вод здесь не видали ни одного паруса.
В следующем за мной на приличном расстоянии кортеже я приобрел уже несколько друзей, числом пятерых: во-первых, Петеро; затем, двух молодых юношей, Атаму и Хуга, и двух молодых девушек, Марию и Иуаритаи. Девушки голые и только в некоторых местах прикрыты небольшим поясом; тело их было бы почти белое, без загара от солнца и моря, если бы не легкий медно-красный оттенок, составляющий отличительный признак этой расы. Длинная синяя татуировка причудливого и тонкого рисунка тянется по ногам и бедрам; она сделана, без сомнения, в расчетах придать еще более красоты стройному телу. Мария, — окрещенная миссионером еще ребенком — как странно слышать это имя на острове Рапа-Нуи! — по росту, свежести и зубам напоминает молодую богиню; а Иуаритаи со своим тонким, изящным носиком и большими робкими глазами — настоящая красавица. Волосы ее, окрашенные в красный цвет, причесаны старинным манером и убраны зеленой травой…
Боже мой, как бежит время! Уже десять с половиной часов; время возвращаться на борт к завтраку; вот я вижу вельбот: он переезжает пояс рифов и направляется к нам. Оба мои товарища возвратились с охоты в сопровождении свиты; слышно пение. Они убили несколько белых чаек, которых и раздали женщинам; кролика же — ни одного. Какие мы все трое плохие комиссионеры! А большие статуи, которые мне было поручено найти? Я о них и забыл!..
Иуаритаи.
На борту нас встретили очень хорошо, а офицеры заинтересовались всеми привезенными мною вещами.
Я не сижу на месте и после полудня возвращаюсь на сушу к своим диким друзьям.
Ветер не прекращается; вероятно, он коротко знаком этому острову, так как последний лежит в той стране, где южный пассат дует со всей силой. На небе остались одни обрывки бурного утреннего покрова, и показалось солнце в синеватой глубине, — палящее солнце, так как мы ведь недалеко от тропика. Когда я подъехал к берегу, то заметил, что на острове — сонное царство, час полуденного отдыха, и мои пятеро друзей, сидя на камнях, из вежливости ожидали меня с очень сонными глазами. Я сам бы с удовольствием уснул на несколько минут; но как отыскать хоть небольшую тень для головы в такой стране, где нет ни одного деревца, ни одного зеленого кустика? После небольшого колебания я обращаюсь к начальнику с просьбой приютить меня на минуту и, став на четвереньки, прокрадываюсь в его жилище. В нем очень душно; лежат врастяжку тела. Под этой кровлей, видом и вместимостью похожей на опрокинутую лодку, живет начальник со своим семейством: женою, двумя сыновьями, дочерью, зятем и внуком; затем, здесь же обитают: кролики, куры, семь гадких кошек с удлиненными рыльцами и высокими ногами и масса котят. Меня укладывают спать на камышовом ковре; из уважения, хозяева один за другим удаляются и ложатся в другом месте; я остаюсь под надзором Атаму, который омахивает меня мухогонкой из черных перьев, и засыпаю.
Полчаса спустя, придя в себя, замечаю, что я в комнате совершенно один среди безмолвной тишины, изредка только нарушаемой дальним шумом морских волн, разбивающихся о коралловые рифы, да, по временам, короткими порывами пассата, пробегающими по камышовой крыше. По пробуждении в этом бедном логовище дикаря, мне пришла в голову мысль о том большом расстоянии, которое отделяет меня от родины. Я чувствую себя далеко, далеко, как никогда, чувствую себя погибшим. Меня охватывает особая тоска, именно, «давление островов», и никакое другое место в мире не может произвести его в такой сильной степени, как это; неожиданно тревожит меня также и окружающая беспредельность южного океана. Через дыру, служащую дверью, проникает луч солнца, блестящий, отчетливо видимый из того темного угла, в котором я лежу; на земле, перед хижиной, он обрисовывает тень идола, сторожащего вход, и нелепые тени двух дремлющих кошек с весьма длинными ушами. Даже этот луч света и его угрюмый блеск, как мне кажется, содержат в себе что-то странное, необыкновенно далекое, бесконечно давнее. С пробуждением от сна при этом освещении, среди этого безмолвия, при свисте тропического ветра меня охватывает невыразимая печаль, — печаль, быть может, первобытного человечества, которое обитало на земле, теперь мною попираемой, и которую жгло в этот час то же самое вечное солнце. Ибо стоит только прийти в себя, как все это быстро, подобно детскому капризу, ускользает, исчезает. Но шевелясь, я лежу и рассматриваю подробности хижины, а в это время мыши, не обращая ни малейшего внимания на двух сторожевых кошек, спокойно разгуливают около меня.
