Остров, одетый в джерси - [6]
— Англичане верят в загробную жизнь, сынок. Они считают, что умирает только тело, а душа живет вечно. А что происходит с душой русского?
— Точно не известно, — отвечал я. — Только известно с давних пор, что русская душа — загадка. Но куда это ты завез меня, отец?
«Отец» посмотрел на меня глазами большими от удивления.
— Как куда? Ты что, сынок? Куда просил, туда завез. Поместье Ле Ное, Международный Центр, Обучающий Спасению Редких Видов. Короче — МЦОСРВ.
— МЦОСРВ?
— Куда просил, туда и привез. Идем.
Я вышел из машины и вслед за шофером поднялся по гранитному крыльцу, прошел в белую дверь.
В коридоре полукругом стояли четыре человека. Не понятно было, встречали они нас или им просто так нравилось стоять, полукругом.
Серьезнее и основательнее других стояла в полукруге крупная пожилая женщина. Ее седые волосы были коротко подстрижены и напоминали купальную шапочку, а нос походил на молодую летнюю картошку, На нем, будто всадник на лошади, сидели очки с линзами огромными как экраны телевизора. Но показывали по ним все время одно и то же — громадные голубые глаза с черными зрачками. Зрачки были глубокими, как нефтяные скважины.
Она напоминала сову.
За нею стояла дама помоложе. Стояла не так крепко, видно было, что жизненного опыта у нее поменьше.
Замыкали полукруг два индуса. И кроме национальности, ничего общего между ними не было.
Первый индус был низкорослым, с носом крепким как молоток. Над румяными щеками черными опрокинутыми полумесяцами висели брови. Его телосложение приближалось к сферическому. Вообще же, этот индус удивительно походил на узбека.
Второй индус, надо отметить, тоже был низкорослым. Впрочем, я и не видел никогда ни одного высокого жителя Индии. Глаза его смотрели, кажется, из самой середины головы. Сложно было увидеть их в темных колодцах глазниц и понять их выражение. Насколько первый индус был толст, настолько же этот был худ. На его лице не было никаких щек, губы сразу переходили в скулы. Не понятно, на чем держалась его голова, да и на чем держалась душа в этом теле, тоже было не ясно. Руки и ноги его походили на слабые морковные корешки.
Зато зубы его сияли как тридцать два бриллианта «Кох-и-Нор».
Мы с шофером приблизились к полукругу стоящих и замкнули его, преобразив в круг.
Шофер снял кепку. Но волосы его так точно повторяли очертания головного убора, что, казалось, кепка по-прежнему надета на его голове.
Чтобы нарушить это неуместное сходство, шофер провел ладонью по волосам и сказал.
— Вот, новенький приехал.
Ох, неудобно быть новеньким! Все на тебя смотрят и думают про себя: Оба-на, новенький, приехал!
Но в своих потертых джинсах и в своей потертой джинсовой куртке я, конечно, больше тянул на старенького. И совсем древним был мой рюкзак, болтающийся за плечами.
— Здрасьте!
Женщина-сова сняла очки-телеэкраны, и глаза за ними оказались совсем не большими. Она протерла линзы платком и вернула очки на место. Глаза снова увеличились.
— Как вас зовут?
— Востоков Станислав.
— Он из России, — добавил шофер. — У них там не верят, что у человека есть душа.
— Как это не верят? Да знаете, какая у нашего человека душа? На распашку!
Я разгорячился. Молния на моей куртке разошлась и полы раскрылись, как бы обнажая мою душу.
— На распашку говоришь? А вот сейчас заплатишь за извоз, и мы поглядим, какая у тебя душа. Широкая или нет.
— Плачу пять долларов!
Я залез в карман, вынул американский денежный знак и замахал им, как бы показывая широту своей души. В воздухе доллар ломался пополам как лист капусты.
— Узкая у тебя душа, — недовольно поморщился шофер. — Душонка.
— Мало? Десять плачу! На!
Я достал капустный лист покрупнее.
— Ты знаешь, что с этим салатом сделай? Ты его на грядке сади. А мне-ка давай джерсийские фунты. Сейчас мы посмотрим, какая у тебя душа. А-то размахался!
Нет, не называл меня шофер больше «сынком». Дружеский огонек в его глазах, перешел в багровое пламя гнева. Он понял, что его хотят обмануть и не заплатить за извоз. Крепко шофер стоял на своих ногах. Он знал, куда и что надо упереть. Догадывался и о том, как из кого чего можно вышибить.
Качнув плечами, он шагнул ко мне.
Но женщина-сова стояла на ногах все-таки покрепче. Все-таки она была хозяйкой дома и хотела, чтобы все это чувствовали. И шофер почувствовал.
— А ну-ка постойте, сэр! Что вы сразу давите? Что вы сразу давите? Молодой человек из другой страны приехал, порядков наших не знает. А вы навалились!
— Да я не сразу, — вдруг стал оправдываться шофер. — Я только когда неплатеж пошел.
— Какой неплатеж? Какой, я говорю, неплатеж? За молодого человека МЦОСРВ платит.
— Да?
Шофер совсем растерялся, одел кепку и тут же снял. И снова надел. Но чрез секунду все-таки снова снял.
Женщина-сова взмахнула рукой, и в руке ее появился кошелек.
— Сколько?
— Ну, четыре фунта и шесть пенсов.
— Вот вам пять. И можете выпить на шесть оставшихся пенсов три стакана чая.
— О! Совсем не нужно, мэм. А впрочем, выпью.
Шофер снова надел кепку и тут же снова снял.
— До свидания, мэм, до свидания, леди и джентльмены. Пока, сынок. Извини уж, погорячился.
— Ничего, отец. Бывает.
— Да уж, ну, гудбай.
