Остров, не отмеченный на карте - [6]

Хирон Спадавеккия, видимо, принадлежал к ораторам, он вспыхивал от собственных слов. Доктор Сток не захотел спорить. Интеллектуальные скачки в научном товариществе «Кони Армагеддона» приучили его к осторожности. Он знал, что о любое слово можно запнуться сильнее, чем о камень. Ибо камень видно издалека и, перескочив через него, с ним можно далее не считаться. А слово… слово порой и угрожающе увеличивает своё значение. Поэтому доктор Сток бодро сказал:

— Очень интересно, благодарю вас. Я хочу теперь познакомиться с предоставленной мне лабораторией. Её номер, конечно, тринадцатый?

— Мы не осмелились бы предложить вам иной.

В одном Спадавеккия был полностью прав: лаборатория номер тринадцать являла собой совершенство. Всё, что доктор Сток мог пожелать для своей научной работы, имелось в лучшем исполнении. Лаборатория состояла из одного экспериментального зала и двух подсобных комнат. Хирон Спадавеккия, проведя доктора Стока по всем помещениям, продемонстрировал отличное знание методики предстоящих опытов.

— Биологические растворы приготавливают в заготовительном цехе. Оттуда же получите живые ткани. В качестве подопытных используются кролики и мыши. Впрочем, можете требовать других животных, любые требования будут удовлетворены. Единственное исключение — человек. — Хирон Спадавеккия засмеялся, приглашая и доктора Стока повеселиться. — Человека мы не препарируем. Заказы производятся набором цифр на пульте, он стоит на вашем столе. Есть вопросы, доктор Сток?

Вопросов у доктора Стока не было, и Хирон величественно удалился — именно так про себя доктор Сток охарактеризовал его походку. Спадавеккия не ходил, не шагал, не передвигался, не перемещался, а шествовал. Если бы статую античного бога оживили, она, наверно, двигалась бы с такой же неторопливой величавостью. Хирон к тому же был кудряв, как бог, правда, не золотоволос, а черноват. Сток мысленно поязвил над ним и сел опробовать аппаратуру.

И спустя несколько минут для доктора Стока больше не существовало ни Хирона Спадавеккия, ни таинственного директора острова, с которым ещё неизвестно как установятся отношения, ни других учёных на Нио, ни даже самого острова. Доктор Сток углубился в живую клетку, лавировал в путанице межмолекулярных связей, испытывал на прочность сложнейшие конструкции из сотен тысяч атомов. Всё, о чём он мог только мечтать в своей жалкой университетской лаборатории, здесь полностью осуществилось. Расчёты, которые так покорили специалиста по экспериментальной метафизике Нормана Ковальского, Верховного Скакуна боевого научного товарищества «Кони Армагеддона», — эти казавшиеся столь смелыми и столь зыбкими расчёты обретали сейчас силу факта. Теория, выношенная в долгих борениях мысли, превращалась в реальную практику. «Невозможное стало возможным!» — подумал доктор Сток и сам удивился, что для формулы своего научного торжества выбрал оценку, какой генерал-профессор Лесли Говард Гордон охарактеризовал основное направление исследований на острове Нио. В совпадении был некий смысл, но доктор Сток не стал углубляться в него.

Он прервал опробование аппаратуры и, взволнованный, прохаживался по лаборатории. В нём противоборствовали мысли несовместимые. Он радовался и огорчался своему успеху. Радовался тому, что его гипотезы оправдались и осталось верным утверждение, что никто, никогда, нигде, никоим образом и ни для какой цели не использует его научного открытия, ставшего теперь экспериментальной реальностью. И огорчался тому, что первые же эксперименты в новой лаборатории доказали окончательно печальную истину, что все организмы на Земле сконструированы небрежно. Природа имела два миллиарда лет, чтобы довести до совершенства живую материю, выбрав какой-нибудь организм и методически дорабатывая его. Но она заторопилась рассеять по Земле бесчисленные виды жизни, множа в каждом одну и ту же недоработку. Если бы природа была разумным существом, доктор Сток строго прикрикнул бы на неё: «Не халтурь!» Он чувствовал себя правомочным столь резко классифицировать несолидность конструкторского творчества природы. Ведь так просто было сделать любую жизнь бессмертной, если бы природа задала себе изначально такую цель! И столь трудно ныне выправить допущенную в незапамятные времена небрежность. О бессмертии живой клетки свидетельствует — он выразится сильней: кричит! — каждый сегодняшний эксперимент. И он же, каждый эксперимент, скорбно утверждает: ничего не поправить! Если, конечно, не приступить заново к работе, которую природа начала два миллиарда лет назад, и не проделать ту работу снова да ладком. И не размазывать её в миллиардолетия, а сгустить в десяток, ну, в два десятка лет!

Доктор Сток был исследователем честным и самокритичным. И, немного успокоившись, сказал себе: «Я по-настоящему ещё не экспериментировал, я только опробовал аппаратуру. Первые результаты подтвердили моё ожидание. Но лишь многократно повторённые опыты дадут надёжную основу для выводов. Завтра начну систематические исследования».

И чтобы преодолеть соблазн воротиться к рабочему столу, доктор Сток вышел из лаборатории. Он ещё не познакомился с островом, надо пошагать по Нио. Острова — это клочки суши, повсюду окаймлённые водой. Он выйдет на берег и пройдётся вдоль воды. Если остров небольшой, он обойдёт его кругом. Морским воздухом дышать полезно. Он слишком часто забывал совершать полезные прогулки.