Остров накануне - [56]

«С другой стороны, – добавил Д'Игби, – нельзя, разумеется, использовать нормальный купорос, как это делали в древности и тем калечили скорее чем лечили. Нет, я достаю купорос с Кипра и сначала гашу его на солнце; гашение избавляет его от поверхностной влаги, и я будто настаиваю крепкий бульон; а кроме того, то же самое известкование подготавливает ветры вещества, чтобы воздуху легче было их переносить. Вдобавок, я примешиваю трагантовую смолу, которая быстро затягивает рану».

Я пересказываю столь детально узнанное Робертом от Д'Игби, потому что это открытие переменило его жизнь.

Следует заметить также, отнюдь не к заслуге нашего друга, и в том он и сам признается в своих письмах, что он был захвачен вышеуказанной премудростью не по страсти к натуралистике, а по все той же любовной страсти. Другими словами, эти картины универса, населенного ветрами, совокупляющимися согласно взаимной наклонности, показались ему уместной аллегорией для описания любви, и он зачастил в библиотечные кабинеты для того чтобы узнать сколько можно об оружной мази (unguentum armarium), а в ту эпоху зналось уже немало и еще больше стало известно об этом вопросе в последующие годы. По подсказке господина Гаффареля (данной вполголоса, чтобы не слышали другие посетители Дюпюи, мало верившие подобным вещам) он прочел «Ars Magnesia»[22] отца Афанасия Кирхера, «Tractatus de magnetica vulnerum curatione»[23] Гоклена, труды Фракасторо, «Discursus de unguento armario»[24] Флудда и «Hopolochrisma spongus»[25] Фостера. Он учился для того чтобы в один прекрасный день преобразить свою науку в поэзию и смочь когда – то красноречиво проблистать, как посол универсальной симпатии, там, где постоянно унижался красноречием остальных.

В течение многих месяцев – именно столько продлились его истовые искания, и ни шагу он не прошел на завоевательном поприще – Роберт исповедовал двойную, даже более того, многоликую истину, что в Париже почиталось признаком дерзости и в то же время осмотрительности. Днем он рассуждал о вероятной вечности материи, ночью губил глаза над трактатами, обещавшими ему – пусть и в терминах натурфилософии – оккультные чудеса.

Замышляя великолепное, следует не столько пытаться подстраивать оказии, сколько пользоваться подвертывающимися. Однажды у Артеники, после искрометной дискуссии об «Астрее», хозяйка предложила собравшимся обсудить, что единого между любовью и дружеством. Тут Роберт взял слово и сказал, что принцип любви, будь она между друзьями или между любовниками, не отличается от того, на котором основано действие Симпатического Пороха, При первых признаках общего интереса он повторил рассказы Д'Игби, выпустив только повесть о мочившейся отшельнице, а потом пустился в комментирование сказанного, причем позабыл о дружестве и напирал на любовь.

«Любовь подчиняется тем же законам, что ветер, а ветры несут запах тех мест, откуда отправлялись. Если ветер подул от огорода либо от сада, в нем будут ароматы жасмина, мяты, розмарина, таким образом мореплавателям взманивается проведать землю, сулящую подобные роскошества. Этим же образом и любовный дух, коли дует, опьяняет ноздри воспламененного сердца» (простим Роберту этот малоудачный троп). «Влюбленное сердце как лютня, отзывающееся на струны любимой лютни, как колокольный звон носится по поверхности водной глади, в особенности ночью, когда в отсутствии иных звуков вода отражает то же звучание, которое было наверху. В любящем сердце сбывается то же, что имеет место в кремортартаре, который способен ароматизироваться розовой водой, если его оставят в погребе в месяц цветения роз, и воздух, полный атомами роз, превращаясь в воду при притяжении кремортартаровой соли, напитает запахом тартар. Напрасна жестокость любовницы. Бочка с вином, когда виноградники в цвету, подвержена брожению. В ней на поверхности появляется белое цветение, вплоть до осыпания лоз. Однако любящее сердце, более упорное, чем вино, когда расцветет в пору цветения возлюбленной, холит свой бутон даже если источники пересыхают».

Он, померещилось, почувствовал на себе разнеженный взгляд Лилеи. И продолжал: «Любить, это как принимать лунные ванны. Лучи, идущие от луны, являются солнечными лучами, отразившимися и дошедшими до нас. Собравши солнечные лучи с помощью зеркала, усиливаем их теплотворный эффект. Собрав и отразив снопик лунных лучей донцем серебряной плошки, убеждаемся, что лучи эти освежают, так как содержат росу. Казалось бы, бессмысленно мыть руки из пустой плошки. И все же руки увлажняются, и сие помогает от бородавок».

«Месье де ла Грив, – кто – то вставил из публики, – любовь же не средство от бородавок!»

«О, нет, разумеется, – перебил его Роберт, которого было уже не остановить. – Но я привел примеры подлых вещей, чтоб вы запомнили, что и любовь зависит только от пыли корпускулов. Я показал, что и любовь являет нам законы, которые управляют подлунными и небесными телами, составляя для тех законов самое благородное проявление. Любовь нарождается от взгляда и с первого взгляда возжигается. А что такое видимость, если не отражение реверберированного света от тела, которое мы наблюдаем? Наблюдая, мое тело проницается наилучшей частью возлюбленного тела, самой воздушной его частью, которая через очной проток достигает непосредственно до сердца. Таким образом, полюбить с первого взгляда означает упиться ветрами сердца возлюбленной. Великий Зодчий природы, когда создавал наше тело, населил его внутренними ветрами, будто некими сторожами, чтобы они доносили свои открытия основному генералу, иначе сказать воображению, хозяину телесного семейства. Когда воображение поразится, случается то же, что и слышав музыку скрипок: мы уносим в памяти игравшуюся мелодию и слушаем ее даже во сне. Наше воображение создает симулякр, им наслаждается любовник, если только не изничтожает именно за то, что он всего только симулякр. Из – за этого случается, что когда человек захвачен лицезрением возлюбленного существа, он меняется в окраске, пламенеет и бледнеет, в зависимости от того, каким образом его посыльные, то есть внутренние ветры, быстро или медленно наведываются к любовному предмету, дабы возвратясь дать отчет воображению. Но эти ветры залетают после мозга прямой дорогой к сердцу по широкому проходу, и в сердце жизненные ветры превращаются в ветры животные; воображение отсылает к сердцу часть атомов, полученных от внешнего предмета, и именно эти атомы влияют на кипение жизненных ветров, отчего сердце порой расширяется, а порой сужается до синкопы».