Остров Надежды - [4]

Кому обещала, куда ушла? Дмитрий Ильич сложил исписанные страницы, придавил ладонью, задумался.

Свистел ветер. Снег сухо сползал по стеклам. Низко, будто в горной долине, сверкали огни города. Жена остановилась у порога.

— Ты уже не работаешь?

— Что-то голова трещит, — Дмитрий Ильич потер лоб, — ничего сообразить не могу.

— Вчера я не успела тебе сказать — кофточку удачную приносили, решила Зоеньке. Дня три обещали подождать.

Один из приятелей Дмитрия Ильича, отбарабанивший два года в Бомбее, рекомендовал в случаях финансовых затруднений дышать по таблице йогов.

— Очень нужна кофточка?

— Женщине всегда и многое нужно. — Жена подождала, пока он уберет бумаги, набросила скатерку, расправила ее.

Дмитрию Ильичу не терпелось выяснить до возвращения Зои все скрытые от него обстоятельства. Пока не поздно, можно предпринять меры.

Жена первая не начинала разговора, хотя сама томилась. С годами супружеской жизни они становились ближе друг другу. Острее чувствовали необходимость во взаимной поддержке. Увлечения молодости ушли, и бесы все реже толкали в ребро. Ни он, ни она не записались еще в старики, а все же самое беспокойное уже отшумело, и можно верить — пойдут и дальше рядом, чуть-чуть тише, грустнее, без прежнего озорства.

Прислушиваясь к разбушевавшейся непогоде, Дмитрий Ильич наблюдал за женой. Откуда появились у нее эти степенные движения, размеренная поступь, накрепко сложенные губы? Ее глаза вечно озабочены. Не разборонить, не заровнять бороздки на лбу и у рта. Немного видела она радостей, а больше — изнурительных повседневных забот о супе и котлетах, все о том же куске хлеба.

Квартиру получили недавно, после долгих мытарств. Прежняя комната была оставлена без сожаления, хотя имела высокие потолки и широкое, во всю стену, итальянское окно, источник сырости и простуд. Там начиналась их семейная жизнь, там родилась дочь, оттуда вынесли в белом гробу, по-кержацки, строгую мать жены.

В новом жилье они были рады всему: своей кухоньке, прихожей, двум комнатам, отдельному ходу. Дочь оставалась равнодушной к родительским переполнениям чувств. К своей комнатке она быстро привыкла, на первых порах повосторгалась подмосковным ландшафтом, открывавшимся из ее окна с высоты голубиного полета.

— Если не возражаешь, жена, разрешим сегодня по чарке, — предложил Дмитрий Ильич с заискивающим выражением на чуточку повеселевшем лице — кагор не произвел впечатления, не сумел добраться до жил.

— Ты бы смерил температуру. Не простудился ли.

— Термометр — признак болезни.

— Хорошо. Я водку подам…

— Если не ошибаюсь, у нас задержались в резерве главного командования грибки и огурчики?

Как и многие мужчины в преддверии стопки, Дмитрий Ильич называл закуски уменьшительными именами.

«Надо жить легче, щадить семью. Меньше деспотизма. Не приносить с собой мрак. Сомнительные объяснения по письму не затевать. Все само собой образуется». Возникали умиротворяющие мысли. И тут совершенно некстати — телефонный звонок. Лучше не подходить. Он сделал выразительный жест: «Покой так покой, огурчик так огурчик».

— Неудобно, — сказала жена. Для нее телефон был окном в мир, и она без всякого предубеждения относилась к этому бичу нервной системы. — Может звонить Зоя…

Через минуту сухой ее голос размягчился, в нем заиграли живые и, пожалуй, кокетливые нотки:

— Дома, конечно, дома, Лев Михайлович! Он рядом… вырывает трубку. — Подозвала глазами мужа: — Бударин.

Дмитрий Ильич весело поприветствовал дружески расположенного к нему вице-адмирала Бударина, продолжавшего с прежним комсомольским жаром заниматься делами прогрессирующего подводного флота.

Игривый тон, обычно сопровождавший общение с неунывающим, проперченным прибаутками и моряцким жаргоном адмиралом, быстро погас. Дмитрий Ильич перехватил трубку в левую руку, присел у тумбочки, по привычке щелкнул шариковой ручкой.

— Невероятно… Лезгинцев?

— Что случилось? Что-то с Лезгинцевым? — Жена присела рядом, почуяв недоброе, но, кроме густого рокота бударинского баса, ничего уловить не могла. — Я так и знала… так и знала…

— Что ты знала? — Дмитрий Ильич положил трубку. — Где письмо?

— Вот оно. — Она проследила за тем, как муж осмотрел конверт и вытащил клочок бумаги и фотографию Зои.

— «Зоя! Прости и прощай. Юрий». — Дмитрий Ильич перечитал запрыгавшие буквы, обратился к жене: — Где она?

— Ушла позвонить… в Ленинград.

— Письмо из-под Ленинграда. Кому она будет звонить?

— Подруге. — Попросила сдавленным голосом: — Пожалуйста, принеси мне воды. — Отпив два глотка, сказала мягко: — Митя, нам надо быть вместе… душой. В такой момент нельзя иначе… Нам никто другой не поможет. — И твердо спросила: — Он… умер?

— Да. — Он быстро допил остаток воды. Его голос звучал глухо, будто через стенку: — Вернее, погиб. Его нашли возле железной дороги вчера, в снегу. Девятнадцатый километр…

— Несчастный случай?

— Неизвестно. Во всяком случае, ужасно. Молодой, энергичный — и такая нелепица… — Дмитрий Ильич перечитал письмо, жестко предупредил: — Только не занимайтесь болтовней.

На площадке остановился лифт. Захлопали двери. Шумная компания проследовала в соседнюю квартиру. Жена подождала, пока там затихнет.