Остров метелей - [29]

Горы, заканчивающиеся скалой мыса Уэринг, километрах в 7 к юго-западу при соединении с горной цепью, идущей вдоль всего острова, понижаются, образуя небольшую возвышенность. Сюда я и направил свой караван в надежде найти удобный перевал на южную сторону.

Небольшое приключение скрасило до тошноты однообразный путь, но чуть не оставило меня без собак.

Я ехал впереди. Собаки бежали весело, заметно увеличивалось расстояние между моей нартой и нартами Таяна и Старцева, а Кивъяна со своим «аэропланом» далеко отстал.

Вдруг, словно по волшебству, нарта остановилась, а восемь собак, уже без нарты, стремглав бросились преследовать появившегося откуда-то песца. Лопнул средник. В таких случаях остановить собак можно только подстрелив одну из них, чтобы остальные запутались в упряжке. По счастью, на этот раз обошлось без выстрела. Песец спасся в норе, и быстроногий Таян настиг около нее собак.

В сумерки мы подошли к горам и разбили бивуак.

16 октября 1926 года. Сегодня в нашей палатке царит необычное оживление. Каждый делится впечатлениями За день. То и дело раздаются взрывы хохота, а посмеяться действительно есть над чем.

С бивуака мы снялись в 6 часов и к 12 часкам дня благополучно добрались до восточного берега, где и остановились на обед под огромной скалой, отвесно падающей в море. В нескольких километрах от нас высились могучие каменные столбы мыса Пиллар. На берегу на мягком снегу виднелось много песцовых следов.

Вдоль берега тянется узкая, не более 100 метров, полоска льда. Среди мелких льдин и сала выделяются отдельные крупные льдины. Море играет ими, как мячами. Огромная волна подхватывает ледяные глыбы и, словно на руках, несет их к берегу, но, потеряв силу, бросает свою ношу. Ледяные громады исчезают в пучине, а через несколько мгновений снова появляются на поверхности и отходят от берега. Следующая волна опять их подхватывает, и все повторяется сначала.

Мы долго не можем оторваться от созерцания величественного зрелища. А море рождает все новые и новые волны. Словно хочет перемолоть лед, преграждающий ему путь к берегу.

Здесь я в первый раз увидел розовую чайку [16].

Пообедав и дав передохнуть собакам, мы двинулись на юг. Шли часа два, но вместо того, чтобы найти сколько-нибудь удобный перевал, забрались в настоящий лабиринт. Со всех сторон нас обступали крутые обнаженные горы, покрытые льдом. Только в падях лежал глубокий мягкий снег.

Наконец после долгих неудачных поисков мы нашли широкую падь, идущую в нужном нам направлении. Часа полтора мы поднимались по ней вверх. Чем выше, тем подъем круче.

Вдруг собаки остановились. Я крикнул своему передовику: «Х'окм», но Черт не двинулся с места. Я поднял кнут, Черт повернулся ко мне, сел и начал повизгивать. Обычно он не нуждался в понукании, и теперь его поведение меня озадачило. Я пошел посмотреть дорогу и в душе поблагодарил Черта: в 20 метрах дорога круто обрывалась к морю; высота обрыва — метров 100. Снизу слабо доносился шум волн. Над обрывом надуло небольшой предательский козырек снега.

Как же выбрать направление? С обеих сторон пади — крутые высокие горы. Поворачивать вспять не хочется. Возможно, если взять влево, то после небольшого крутого подъема окажется плоскогорье. Посылаю Старцева и Кивъяну на разведку. Таян уговаривает меня вернуться. У него заболела одна собака и лежит на нарте. Чтобы облегчить нарту и прекратить мучения собаки, приходится ее пристрелить.

Через двадцать минут вернулись разведчики и весело сообщили: «Совсем ровно».

Я видел, что им тоже не хочется возвращаться и, боясь, что их оптимизм вызван именно этим, спросил:

— А спуститься можно?

— Наверное, можно. Падь— нерешительно ответил Старцев.

Мы Двинулись.

Подъем действительно невелик — не больше 200 метров, но угол наклона примерно 50°. К тому же мелкий щебень покрыт тонкой коркой льда. Каждую нарту пришлось поднимать сообща, и подъем занял не менее получаса.

А дальше под таким же углом на километр Опускается узкая падь, занесенная мягким пушистым снегом. Недолго думая, Старцев ринулся вниз, поднимая-остолом тучи снега. Я хотел дождаться, пока он спустится, но собаки, увидев, как понеслась его упряжка, вошли в раж, рванули мою нарту и как вихрь промчались мимо Старцева. Я только успел услышать: «Здорово!..»

Всем телом я налег на остол и остановил нарту как pas на крутом повороте пади к северу. Рядом остановилась нарта Старцева. Мы наблюдали, как понесся сверху Таян. На середине склона он перевернулся вместе с нартой, но быстро справился и скоро присоединился к нам.

Наконец, полетел «аэроплан» Кивъяны. Казалось, нарта с байдаркой, раскинувшейся, словно плоскости самолета, вот-вот отделится от снега и повиснет в воздухе, но все обошлось благополучно.

Преодолев один легкий подъем, мы часа полтора ехали по сравнительно ровному пути.

Солнце зашло и начали сгущаться, сумерки, когда мы снова подъехали к крутому спуску на дно глубокой безымянной пади. Мои собаки шли лучше других, и я ехал впереди. Чуть подумав, ободренный предыдущим «полетом», я крикнул Черту: «Х'ок'!» — и нарта понеслась вниз. Впереди возник почти отвесный обрыв. Я скомандовал: «Вправо!» — и налег на остол. Нарта развернулась боком. Я потерял, равновесие и… стал на голову, перевернулся, еще раз стал головой вниз, опять перевернулся и вытянулся на самом краю обрыва. Мимо промчался Старцев. Он угодил в небольшой ров и остановился недалеко от меня. Я был. уверен, что перевернулся дважды, но Старцев со смехом уверял, что кувыркался я троекратно. Что ж, вполне возможно!