Остров любви - [11]

Это шутка «шустряка» по кличке Бацилла. Печенье раскулачили, а ящик выбросили.

26 июля. Утром пять человек были отправлены вниз: трое лентяев и двое больных. Дали им лодку, продукты. И они быстро умчались от нас вниз по течению.

Идем вдоль высоких берегов. Вдали зеленые, словно одетые бархатом, сопки. Тихо. Когда смотришь на противоположный берег, то деревья кажутся нарисованными на белом фоне облаков. Только Амгунь с прежней яростью мчит свои воды.

К обеду случилось несчастье. Часть лодок пробиралась по правому берегу, почти касаясь утеса, остальные — по другому берегу. И вдруг раздался крик. Я посмотрел на противоположную сторону протоки. Маша стояла по пояс в воде, а вокруг нее, как в хороводе, вращались вещи.

— Греби! — крикнул я гребцам.

Перваков зло посмотрел на меня.

— Греби! — И лодка вылетела на быстрину. И в ту же минуту я увидел плывущий мешок. Его подхватили и вытащили.

— Давайте к берегу! Опасно! — закричал Перваков.

Неподалеку плыли телогрейка и фуражка. Чья фуражка? Я подхватил и то и другое. Лодку несло, рядом оказался еще мешок и с ним… Маша. Это она поймала его.

— Маша, оставь, возьму! — закричал я.

Мы подхватили мешок и направились к берегу. Одновременно с нами подплыла к берегу и Маша, буксируя рюкзак и весло.

Оказалось, это фуражка Походилова. Сам он, мокрый, стоял невдалеке. Его лодку тянули бечевой. Лопнул канат, и в эту же минуту с берега рухнуло подмытое дерево. Погибли теодолит и личные вещи Походилова, — они были в чемодане.

Неподалеку от лодки Походилова шла лодка Маши. Когда рухнуло дерево, то походиловская лодка толкнула в борт Машину лодку, и в ту же минуту корма поднялась и лодка наполовину ушла в воду, вылетев на быстрину. И там перевернулась. И как только всплыли вещи, Маша кинулась вплавь их спасать. Сейчас она стоит мокрая, озябшая, но возбужденно и громко смеется: «Смешно на Походилова, как заяц запрыгал…» Походилов ходит мрачный. У него вспух левый глаз.

— Это дерево ударило?

— Нет, какая-то дрянь укусила.

И смех и грех. Забираем что удалось спасти и плывем на другой берег. Там виднеется дымок.

Стоянка. Рабочие радостно ставят палатки. Вот где-то уже жарят лепешки.

27 июля. Пасмурно. Все кажется серым. На соседней сопке, в гуще деревьев, кричат грачи, — это похоже на лай собак. Пасмурно и холодно. Поеживаясь, выбираются из палатки рабочие. Грачи лают неумолчно. И есть от чего. Высоко в небе кружат два больших коршуна. Вдруг один из них падает, исчезает в гуще деревьев и опять плавно опоясывает невидимыми нитями и лес, и сопку. Дует ветер. Рабочие жмутся. Ходят, как-то неестественно переставляя ноги, будто несут хрупкую вещь, — ступи не так, и сломается. Но никакой вещи нет. Просто у рабочих чирьи. Весь день в воде. Чирьи и нас не щадят.

Отплыли не больше пятисот метров, а времени потратили больше часу. Проводник знал путь только до устья Роговицы. Вот она, Роговица. Она ничем не отличается от любой протоки.

— Дальше моя не ходи.

И с этого часа мы едем на ощупь, куда вывезет кривая. Послали вперед Леманова. Проходит время, его все нет, и тогда трогаемся по его следам. На воде следов нет, но берег, кусты могут о многом сказать. Вот здесь даже лист не сорван, значит, шли на веслах. Здесь обломанные ветви, истыканный шестом берег, следы ног. Чем ближе подходим к Амгуни, тем неукротимее течение в протоке. У самого выхода вода высоко вздымает брызги и пену, ворочаясь в завале. Пристали к берегу, влезли на завал, и тут стало ясно, почему Леманов к нам не вернулся. Подбитая под груду наноса, выставив корму, торчала его лодка. Рядом с ней лежала груда вещей и стояли люди. Отсюда до выхода на Амгунь было не более пятидесяти метров, но все это расстояние покрыто такими бурунами и всплесками, что нечего и думать преодолеть его. Леманов рисковал и за это был наказан. Но нам ничего не остается делать, как тоже рискнуть.

По пояс в воде, сдерживая лодки, мы толкаем их вверх. Нужно подняться метров на сто, чтобы спокойно, конечно, относительно спокойно, переправиться на тот берег. А там уже можно и на веслах.

Темнеет. Опять накрапывает дождь. Ставим палатки. Я записываю дневные события, глаза слипаются. Ребята спят. Тихо. Слышны только гудение комаров, вздохи ребят да редкие удары капель дождя о крышу палатки.

28 июля. Странно — дни мелькают неуловимо. Не успеешь встать, как уже вечер и пора ложиться спать. Объяснений этому два: либо интересная работа и время проходит незаметно, либо однообразие, когда каждый час похож на прошедший. У нас и не то и не другое. Каждый день похож на любой день в пути. Та же вода, быстрая, неукротимая, тот же лес, зеленый, захламленный, те же кусты и те же люди, палатки, лодки. Внешне однообразно. Но каждый день приносит много нового, и это уже разнообразие. Смешно и странно: однообразие в разнообразии. Сегодняшний день прошел спокойно. Это значит — аварий не было. Не было ничего, что могло бы запасть в память. Такие дни называют выпавшими из жизни.

29 июля. Идем по следам К. В. Вчера ночевали на его стоянке. Сегодня ехали наобум святых, по протоке. Привлекла она нас какой-то тихой задумчивостью. По сравнению с ней Амгунь казалась разъяренной медведицей. Плыли долго. Береговой кустарник сменялся горелым лесом, лес — редколесьем, редколесье — кустарниками. Лодки плавно шли по изгибам протоки. Я все время везу заряженным ружье, но дичи нет. Почему? Прекрасные глухие места и пустые. Протока неожиданно разбилась на массу рукавчиков. Где плыть? Какой выбрать? Направились по крайнему. Где на веслах, где на шестах, а где и проталкивая лодку, бредя по грудь в воде. Рукав то терялся в зарослях ивняка, то расширялся. Оба берега его в наносах. Во время половодья все было затоплено, вода ушла, и теперь на берегах лежат громадные, метров по тридцать, и толщиной в два обхвата гигантские дерева. Особенно нам досталось на выходе в Амгунь. Но радовало, что протока не «слепая».