Остров лебедей - [27]

— Извините нас, пожалуйста, — говорит Стефан.

Рыбак, взяв сачок, дает Стефану целлофановый пакет, велит его держать. Затем вытряхивает из сачка плотвичек в пакет. Шесть серебристых рыбок, чуть отливают зеленым. Ни одной больше ладони Стефана.

— Дарю тебе, — говорит рыбак.

— Плотвичек? Вот этих?

Дядька с заячьей головой улыбается.

— Спасибо, — говорит Стефан. — Не нужны они мне.

— Мне — тоже, — говорит дядька. — Я их кошке отдаю. Но может, они твоему приятелю нужны? Может, у него кошка есть?

— У Губерта? Мамуся у него есть. А про кошку я ничего не знаю.

— Ты спроси его, — говорит рыбак, снова улыбнувшись, и принимается собирать свои удочки. — Пора на службу. — Пальто у него — служебная шинель! Может, он автобусный кондуктор? Или контролер в метро? Но может быть, и на почте работает — Стефан еще не очень в этом разбирается. Как бы там ни было, у Стефана шесть плотвичек в руках, а дядька-рыбак уходит, идет по набережной в сторону станции городской электрички. — До свиданья, — говорит он. — Я здесь частенько бываю.

Что же дальше?

Стефан стоит и рассматривает рыбок. Шесть голов и шесть хвостов. Что с ними делать? Рыбак ушел, Губерта тоже не видно. Может, их просто в воду бросить… и поплывут они вверх брюшком по течению. Грустно смотреть. Нет, не хочет этого Стефан.

Он шагает по мосту в сторону дома. Может, отец скажет, что с плотвой делать? Или вон там за забором в вагончике спросить, где строители переодеваются?

Около вагончика никого не видно, но дверца открыта и сам он покачивается. То в одну, то в другую сторону наклоняется. Должно быть, там внутри кто-то ходит. Может, каноист? Да нет, тот длинный и тощий, не весит ничего. Значит, Артур. В нем килограммов сто, вот вагончик и качается.

А где же каноист? Этот, с вороньим гнездом на голове? За вагончиком? Или в траншее стенки выравнивает?

Стефан обходит вокруг.

Сзади — кучи песка, щебенка, маленькое деревце с ободранной корой, бетонные плиты, мотки проволоки. Каноиста нет.

Вовнутрь, что ли, заглянуть?

В дверном проеме показывается Артур. Весь собой загородил. Под его тяжестью вагончик наклоняется. Как бы не опрокинулся, думает Стефан.

— Здравствуйте, — говорит он.

— Опять ты?

— Мне другого надо.

— Товарища Воронье Гнездо? Не повезло тебе. Сегодня его уже не будет. — Артур, переваливаясь, спускается на три ступеньки и стоит во весь свой могучий рост перед Стефаном, он пыхтит, живот поднимается и опускается. — На склад пошел и еще куда-то забежать хотел. Все равно — конец смены. — Артур садится на ступеньку, но эта операция довольно длительная, затем спрашивает: — Что это у тебя в пакете?

— Плотва, — отвечает Стефан, повыше поднимая пакет. Рыбки с выпученными глазами прижались к целлофану.

— Недурно, — говорит Артур. — Сам рыбачишь?

— Нет, здесь не рыбачу.

— Плотвичка ничего. Мелковата, правда, зато свеженькая.

— Могу отдать, — говорит Стефан, протягивая Артуру пакет.

— За так?

— За так.

Артур улыбается. Губы тонкие, растягиваются над подбородком, как серп месяца. Но зубов не видно. Глаза у него светлые, немного навыкате, как у ястреба в полете: все видит и из глаз не выпускает.

— Идет. Уху сварю.

— Уху?

— Точно. По-польски сварю. — Опираясь на руки, он поднимается и перебрасывает ноги и могучий торс в вагончик. Скрип, стон — может, это вагончик, а может, Артур.

В вагончике — стол, скамейка, складной стульчик, видавший лучшие времена где-нибудь на зеленой лужайке. И тумбочка, и еще настоящий кухонный шкафчик с рифленым стеклом — такой же старый, как старые дома вокруг. Справа от двери — кругленькая печурка, похожая на большую зажигалку. Тут же дрова, лучины, в ящике — брикеты и коробочка с порошком для растопки.

— У нас все есть, — говорит Артур, открывая кухонный шкафчик.

Стефан вспоминает: так пахло у бабушки из шкафа, который стоял слева от двери. Он был такой же старый и маленький.

— Здесь у нас все припасено, — повторяет Артур, принюхиваясь к своему чудо-шкафчику. — Приглашаю тебя. Только точно через час, — говорит он, топая по вагончику. Огонь в печурке погас. Артур аккуратно сгребает угольки, набрасывает на них лучину. Сразу запрыгали синие язычки.

— У бабушки на кухне плита, большая, белая. Бабушка бросит три чурбачка, и сразу огонь полыхает.

— Бабушка твоя тоже в Берлине живет?

— Нет. На Старом Одере.

— Не в Берлине, значит. А ты?

— Я — берлинец. Целую неделю уже.

— И ты думаешь, что ты уже берлинец?

— Я ж здесь живу, — говорит Стефан. — А где ты живешь — так ты и зовешься.

— Не так это просто. Я много где жил, в самых разных городах, а никто меня по ним не называет. Берлинцем, дружок, тебя кликали бы, если б твой дед берлинцем был. Дедушка, понял? Иначе — никак, — говорит он, поглядывая на Стефана.

— Значит, мне берлинцем никогда не быть? — спрашивает Стефан, рассматривая носки своих ботинок.

— Вроде бы. Разве что твои внуки. — Артур достает кастрюлю, кладет рядом большую потемневшую дощечку, наливает воду и принимается чистить рыбу: выбирает внутренности, споласкивает, режет на маленькие кусочки — ни головы, ни хвостов не выбрасывает.

— Всё вместе? — спрашивает Стефан.

— Всю, всё, глаза — они вкус придают.