Остров - [36]

— «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю», — процитировал Уилл.

— Чьи это слова?

— Это сказал изобретатель христианства, апостол Павел.

— Вы обладаете высочайшими идеалами, но не знаете, как претворить их в жизнь.

— Зато мы знаем, что это сделал Некто сверхъестественным путем.

И Уилл запел:

Источник полон пред тобой:

Струится кровь Христова;

Омойся, грешник, кровью той,

И будешь чист ты снова.

— Вот поистине непристойность! — Сьюзила заткнула уши.

— Любимый гимн моего хозяина, — пояснил Уилл. — Мы пели его раз в неделю, когда я учился в школе.

— Слава Богу, — сказала она, — в буддизме нет никакой крови. Гаутама прожил около восьмидесяти лет и умер оттого, что был слишком вежлив и не мог отказаться от дурной пищи. Насильственная смерть всегда взывает к насильственной смерти. «Если ты не веришь, что будешь искуплен кровью искупителя, я утоплю тебя в твоей собственной крови». В прошлом году я в Шивапураме изучала историю христианства. — Сьюзила поежилась. — Какой ужас! И все оттого, что этот бедняга не знал, как воплотить свои добрые намерения.

— И большинство из нас, — сказал Уилл, — в том же положении. Мы не желаем зла, но творим его. Да еще как!

Уилл Фарнеби презрительно засмеялся. Да, он понимал, что Молли добродетельна — и предпочел розовый альков, а вкупе с ним — горе и смерть Молли и гнетущее чувство вины. А потом последовала боль — мучительная и несоизмеримая с той низменной, смехотворной причиной, коей она была вызвана. Бэбз сделала то, что любой дурак мог предвидеть — изгнала его из инфернального, освещенного рекламным свечением рая и завела нового любовника.

— Над чем вы смеетесь? — спросила Сьюзила.

— Да так, ничего особенного. Почему вы спрашиваете?

— Потому что вы не слишком хорошо умеете скрывать свои настроения. Сейчас вы думаете о чем-то, что заставляет вас чувствовать себя несчастным.

— Вы наблюдательны, — сказал Уилл и отвел глаза. Наступило долгое молчание. Рассказать ли ей? Стоит ли рассказывать ей о Бэбз, о бедняге Молли и о себе самом, обо всех этих гнетущих и бессмысленных вещах, о которых он, даже напившись, не может рассказать своим друзьям? Старые друзья многое знали и о той и о другой, а также о нелепой, запутанной игре, которую вел он как английский джентльмен — и в то же самое время представитель богемы и подающий надежды поэт, понемногу понимая, что никогда не станет настоящим поэтом, а так и будет писать остросюжетные статьи, работая частным корреспондентом и получая весьма немалые деньги от презренного работодателя. А играл он эту игру довольно искусно. Нет, старые друзья не подойдут. Но эта смуглая незнакомая женщина — чужая ему, которой он уже стольким обязан и которая — хотя он ничего не знал о ней — была ему так близка, — эта женщина не станет делать поспешных выводов, выносить суждений ex parte23, но, напротив, — он надеялся, хотя давно уже отучил себя надеяться! — принесет ему неожиданную радость, сумеет помочь ему. Одному лишь Богу было ведомо, как нуждался он в помощи, но был слишком горд, чтобы просить о ней.

Говорящая птица принялась выкрикивать с высокой пальмы, окруженной манговыми деревьями, словно муэдзин с минарета: «Здесь и теперь, друзья! Здесь и теперь!»

Уилл решился сделать первый шаг — но так, чтобы это было не слишком очевидно, — заговорить с ней, только не о своих, а о ее проблемах.

Не глядя на Сьюзилу (потому что это, он чувствовал, было бы бестактно), он заговорил.

— Доктор Макфэйл говорил мне о том, что… о том, что случилось с вашим мужем.

Слова вонзились ей в сердце, как острый нож, но не были неожиданностью, это было правомерно и неизбежно.

— В ближайшую среду будет четыре месяца, — сказала она. И добавила задумчиво, после некоторого молчания: — Два человека, две отдельные личности — они становятся словно бы единым существом. И вдруг это существо рассекают надвое, притом одна половина остается жить и обязана жить.

— Обязана жить?

— По многим причинам — дети, я сама, природа вещей в целом. Но, надо сказать, — добавила она чуть улыбнувшись, и улыбка только подчеркнула грусть в ее глазах, — надо сказать, что осознание причин не уменьшает потрясения после ампутации, не уменьшает тяжесть последствий. Единственное, что способствовало — это Управление неизбежным, — то, о чем мы недавно говорили. Но даже это… — Сьюзила покачала головой. — У. Н. может помочь вам родить ребенка без боли. Но вынести муку утраты — нет. И конечно, так и должно быть. Несправедливо, если бы вы тут же заставили боль утихнуть; это было бы бесчеловечно.

— Бесчеловечно, — повторил Уилл, — бесчеловечно… — Всего одно слово, но сколько в нем заключалось!

— Ужасно, — сказал Уилл, — когда сознаешь, что сам виноват в смерти другого.

— Вы были женаты? — спросила она.

— В течение двенадцати лет. До прошлой весны…

— Она умерла?

— Она погибла в дорожном происшествии.

— В дорожном происшествии? При чем же тут вы?

— Несчастье произошло оттого… оттого, что я, не желая зла, совершил его. Тот день был решающим. Она была взволнована, рассеянна — от боли, и я отпустил ее — навстречу гибели.

— Вы любили ее?

Уилл поколебался, а затем медленно покачал головой.