Остров гуннов - [51]
В студии уже был сплошной гул.
Нас уже никто не слышал.
На широком лице Пана поднялись гусарские усики, оно выражало возмущение.
– Виж, Нелепий, това е темные силы!
– Ну, не знаю, – тушевался Алепий. – В них много хорошего. Они исправятся.
Я решил прекратить вакханалию ненависти. И яростно-насмешливо начал читать стихи нашего поэта:
– Да, скифы мы! Да, азиаты мы,
С раскосыми и жадными очами!
Шум несколько прекратился.
– В последний раз – опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
Арена в недоумении затихла, стихи слушали в удивлении, даже одобрительно. Показалось, что они понравились. Кто-то сказал:
– Наш летописец! Но добре бы казал нормально, не тем странным пением. Защо в краях речей – звуки подобные?
Как мало надо, чтобы потеплело на сердце! Все же понимал их радость, что все еще живы после страшного катаклизмуса, хотя притерпелись к ежедневному преодолению пустот бытия, неудовлетворенности ненужных усилий на работе, неумению помочь семье. К кучам дерьма на улицах, к унижению ближними, облаивающими матерщиной на всех углах. Их спасает чувство причастности – на парадах, народных вече, гуляниях с цветами на арене у холма. И полная свобода в своих уединенных садиках, где скрытые зеленью могут ходить голыми, где хочешь, и срывать с веток кислое, но свое яблочко.
И вот кто-то приходит, делает что-то непривычное, подрывающее установленный порядок, надежное и в чем-то милое существование. И тогда вздымается недоброжелательство. И, возбужденные криками вожаков, готовы идти и крушить.
– Свободная зона капитулировала? – перекрикивал гул по-прежнему непобедимый голос Савела.
Я смотрел на его лицо: было в нем что-то постыдное, наверно, ощущал это. Выдавали и быстрая речь, и прячущиеся взгляды. Видел, что он не переносил меня, как обманутый любовник.
Это было предательством. Я не был сильно расстроен, скорее он все-таки враг. Хотя потерял прежний задор, а только имитировал его.
В гуле толпы сторонников старого режима и жидких хлопков сочувствующих я вместе с угнетенными соратниками встал и покинул «позор».
В коридоре Савел нагнал меня.
– Обижаешься? Я – художник! Должен быть беспристрастным. Мое дело – выпукло и красочно представить все слои.
– Ага, тебе все равно.
Я испытывал тайное удовлетворение врезать ему правду-матку:
– Значит, тебе плевать на всех.
Савел был озадачен.
– Я бы так не сказал. Я уважаю тебя.
– Разделяешь, значит, то, что на «позоре», и личное?
– Так поступает художник. Ведь личное в свете истины – тоже не без греха.
– Ладно, на меня! Тебе наплевать на судьбу гуннов. Кроме, конечно, себя.
Савел схватил меня за рукав.
– Хочу предупредить, что против вас готовится серьезный заговор.
Я остановился. Мне давно было тревожно. Не оттого, что не шли дела, а – ощущал смертельную опасность. И мы будем бессильны, если Теодорих не вмешается.
– Лучше обсуждать это гласно, – сказал Савел. – Все меньше будут прятаться в тени.
Мы разошлись. Я чувствовал, что не договорил.
«Ручное управление» снова стало нормой нового государства. Нам удалось пробиться к Теодориху II.
Тот холодно сказал:
– Я должен быть для всех, чтобы жизнь была стабильной. Возьму вашу сторону, и пойдут войной другие. Мы не против, стройте очередную утопию. Но предупреждаю, все могут переломать.
Он усмехнулся.
– Но, может быть, останется на нашей земле сад, и это полезно.
– Да, ты стал как прежний шаньюй, – зло сказал Эдекон.
Теодорих поднял лицо.
– Вас, просвещенных, примерно одна десятая. Этого слишком мало, чтобы подвинуть эту малоподвижную махину.
– Малоподвижную массу? Разве ты не знаешь, что двигает прогресс просвещенные?
– Мне надо опираться на всех.
– Ты сам стал таким, как все. Изворачиваешься, чтобы выжить.
Теодорих раздраженно сказал:
– Кого хотите перевоспитать? Гуннов? Страну можно сделать свободной только через жестокую дисциплину. Награждать за энтузиазм, и карать за неумение и безответственность. Другого пути пока не вижу.
Я сам раньше думал так же. Но не мог отказаться от идеи, которая неизбежно возобладает в будущем.
– Почему возродилась охранка из «новых гуннов»? И во главе атаман, который преследовал нас?
– А кого брать? Гуманных и чувствительных, как вы?
– Ты же ненавидел «новых гуннов»! – возмущался Эдик. – Опять хамство, жестокость и взятки! Надо разогнать их, выжечь это место кислотой и построить полицию нравов – защитников населения.
– Придет время, – встал Теодорих. – Надо потерпеть.
Теодорих окончательно отошел от соратников, не понимающих всей глубины проблемы управления. Осталось только недоброжелательство к неповоротливым гуннам, плотно обступившим его с выражением преданности и послушания, под чем скрывается готовность предать в любую минуту. Какая тут боль за родину! Он чувствовал физически эту свинцовую нелюбовь, и страдал, не желая, чтобы выгорела душа. И в случае бунта готов был стрелять в этих тупых гуннов, думающих только о себе, а не государстве.
Ему снова захотелось тех веселых дней, где было так хорошо чувствовать себя свободным, как на утесе с «неоградными».
В нем шевельнулось отчаяние. С холодным удовлетворением смотрел в свое новое будущее – неведомую пустоту, в которой погибнет, если отдаст бразды правления: припомнят все крайние строгости, которые придется предпринять.
В конце XXI века возобладало влияние Универсального Искусственного Интеллекта. Поэт и журналист Веня, с сединой в волосах, расследует массовые самоубийства в сытой цивилизации, которая привела к опасной степени разрушения личности. У него появились враги, и он внезапно исчезает.Его молодой последователь считает, что Учителя убили. И хочет понять причины его исчезновения и найти его, ведь давно ушло время бандитских разборок, исчезли конфликты и войны.
Случается так, что ничем не примечательный человек слышит зов. Тогда он встаёт и идёт на войну, к которой совершенно не приспособлен. Но добровольцу дело всегда найдётся.
Прошли десятки лет с тех пор, как эпидемия уничтожила большую часть человечества. Немногие выжившие укрылись в России – последнем оплоте мира людей. Внутри границ жизнь постепенно возвращалась в норму. Всё что осталось за ними – дикий первозданный мир, где больше не было ничего, кроме смерти и запустения. По крайней мере, так считал лейтенант Горин, пока не получил очередной приказ: забрать группу поселенцев за пределами границы. Из места, где выживших, попросту не могло быть.
Неизвестный сорняк стремительно оплетает Землю своими щупальцами. Люди, оказавшиеся вблизи растения, сходят с ума. Сама Чаща генерирует ужасных монстров, созданных из убитых ею живых организмов. Неожиданно выясняется, что только люди с синдромом Дауна могут противостоять разрушительной природе сорняка. Институт Космических Инфекций собирает группу путников для похода к центру растения-паразита. Среди них особенно отличается Костя. Именно ему предстоит добраться до центрального корня и вколоть химикат, способный уничтожить Чащу.
После нескольких волн эпидемий, экономических кризисов, голодных бунтов, войн, развалов когда-то могучих государств уцелели самые стойкие – те, в чьей коллективной памяти ещё звучит скрежет разбитых танковых гусениц…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Человек — верхушка пищевой цепи, венец эволюции. Мы совершенны. Мы создаем жизнь из ничего, мы убиваем за мгновение. У нас больше нет соперников на планете земля, нет естественных врагов. Лишь они — наши хозяева знают, что все не так. Они — Чувства.