Остров гуннов - [10]

Здесь есть веротерпимость. В основном верят во всевидящего и жестокого Господа Мира, выбравшего гуннов в качестве избранного народа, отделив от нечестивых других. Я бы назвал его дохристианским, хотя видел у Прокла сонм разных богов на парсунах. Поклоняются Великой Лани. Продвинутые верят в Демиурга, устроившего гармоническую вселенную. Мир гуннов все еще целиком погружен в атмосферу страха наказания за грехи, заключен в оболочку времени, озаряемую чудом за бугром.

Но у всех глубоко внутри сидит языческий Священный Пень.

Здесь преобладает чувство национальной исключительности. Идентификация нации произошла из-за объединяющих походов за добычей, их косички на затылке появились, чтобы удобнее было резать врагов. А сейчас – отбирать на стороне не у кого, кругом вар – вода. Только у конкурентов-купцов и чужаков-гиксосов, живущих на южной стороне Острова, тоже потомков одного из воинственных племен исчезнувшего государства, не имевшего ничего на голых плато, где справедливым считалось тотальное истребление завоеванных племен. Поэтому продолжалась борьба за объединение в одно государство с гиксосами. Война была неизбежна, потому что те навязывали свою цивилизацию и культуру, якобы, превосходящие другие.

Выработалась психология смертников, не ставящих жизнь ни во что. Смертная казнь – любимое развлечение. Все убеждены: «Преступник должен лежать на плахе». Я вообразил топор, внезапно обрушенный на живой организм не только обозленный на мир, но и мечтавший о счастье, и почувствовал нехорошее бодрящее волнение.

Поражала почти механическая природная жестокость отношения гуннов к ближним. Могли запросто бросить на пику, посадить на кол, залить жидким оловом глотку, затравить псами бродягу или разбойника. Хотя, мне казалось, у них все-таки были задавленные угрызения совести. Против человеческой природы не попрешь.

Суды неизменно составляли обвинительные приговоры, не было слышно ни об одном оправдательном. Здесь организована система лечения, но не предупредительного, а когда уже поздно лечить. Никто не хотел видеть страдающих, их отсылали за пределы города, или в далекую окраину. Туда бросали на произвол судьбы стариков. Голодных детей-сирот собирали за пределами города в нищих детских приютах, давно ограбленных прислужниками, где воспитывали в спартанском духе, то есть поркой. Усыновлению ставили такие бюрократические препоны, что отбили всякую охоту.

Мой старец Прокл рассказал, как в молодости к ним в бурсу привели старого седого героя с топорщащимися во все стороны усами и широкими красными лампасами – атамана гуннов. На вопросы бурсаков он молчал, и неожиданно поднял вверх кусты усов и отрывисто прохрипел:

– Меч выдернул – рраз! И напополам! Разпался в различные стороны.

Да, тот еще багаж привезли на Остров!

Странная вещь! Народ страстно хочет жить в благодатной земле, вся культура тоскует по иной жизни, где было бы всего «от пуза» и от этого всеобщая близость и доверие. Главной в его культуре была Священная степная книга, подобная Библии, с мифами об отпадении Адама и Евы от рая, и о Лани, показавшей гуннам брод через залив Меотиду в благодатную землю – Эдем, где можно было упокоиться навсегда. Но, судя по всему, благодатной земли так и не достигли.

Но что же не дает жить?

Я вывел из книг библиотеки старца Прокла некий закон систематического торможения их истории.

Свойство вселенной быть живой, в горячем возбуждении приносящей радость обновления, существует наряду со свойством быть разрушительной и застывшей. История перемежается этими течениями.

Философы гуннов привезли на Остров или открыли объективированный взгляд на мир. Прорывалась вера в разум, трезвый взгляд об относительности познания. Своего рода начало местечкового антропоцентризма Возрождения, где человек становится центром вселенной, хозяином природы, обладателем ее несметных золотых россыпей. Мечта гуннов о захвате мировых богатств.

Реальность предметного мира существовала до человека. Человек творит, открывая и обозначая новый предметный мир: вещи, знаковые системы, обозначения, азбуку. Здесь, на Острове, обществом гуннов овладела идея рационализма, то есть холодного расчета. Материальный предметный мир превратил его в раба своей собственной сущности, впавшего в зависимость от вещей, перестал быть собой. И образование стало рациональным, средством для воспитания делового хитрована. Этот культ оказался выгоден существующему строю.

Настало время бездушного вещного мира, устраняющего человека ржавыми технологиями, движущими прогресс.

Страх перед нищенством и жажда спасения путем обладания предметных благ, породили хрематистическую экономику, выраженную в культе денег, тугриков, ведущих начало от амулетов и золотых монет времен древних монголов. Цветные теплые фантики – виртуальное средство обмена, превратились в метафору благополучия, вздымая в груди волнение, не разделимое на составные части предметного мира и духа.

Я оценил слова старца о том, что их ветвь жизни пошла не туда, в чем-то Господь ошибся.

Одухотворенный воздух мифов, кораблик детства уплывал в блеск воды, и нет возврата.