Остров Фиаско, или Последние приключения барона Мюнхаузена - [24]
— Гарин! Гарин!
Вскинув брови и сжав указку, Антонина Алексеевна сердито смотрит на меня. Вокруг тихо хихикают.
— В чем дело, Гарин? Ты, случайно, не заснул?
Я встал.
— Будешь стоять до звонка! Из-за тебя пришлось прервать урок! — Антонина Алексеевна повернулась к классу. — На чем я остановилась?
— Особенно разбогатели жрецы! — крикнула Тонька Кожина.
Учительница кивнула:
— Особенно разбогатели жрецы!
Я стоял и мрачно оглядывал класс. Тысячелетия проносились предо мною… Да; конечно, еще в Древнем Египте дети ходили в школу и учили, учили, учили… А их наказывали, наказывали, наказывали… Это с тех еще времен!
Так вот все и тянется…
И я строго посмотрел на Антонину Алексеевну. Антонина Алексеевна посмотрела на меня и сказала:
— Сядь, Гарин.
Вот что значит справедливость!..
Но самое удивительное — меня опять не вызвали! Ни на втором, ни на третьем, ни на четвертом, ни на пятом уроке! Значит, завтра. Это уж точно. Завтра или никогда!
5
Из школы мы с Павликом возвращаемся вместе. Мы с ним в одном доме живем. На улице тепло, солнце, и кружатся, кружатся листья — желтыми лепестками ложатся в зеленую траву. Мы идем по тротуару, мимо дворов и подъездов, мимо мусорных урн, по арбузным косточкам…
Дома я бросаю портфель и, не раздеваясь, выбегаю из дома. Павлик уже на улице, и мы вместе мчимся к старому высокому клену и в два счета забираемся на толстую ветку. Внизу, наверху, сбоку — повсюду густо висят семена.
— Павлик! — кричу я. — Смотри, какие большие!
— А там! Посмотри, какие там! — кричит Павлик, поднимаясь еще выше.
И мы рвем и рвем холодные душистые семена. Тонкие желтовато-красные листья застилают глаза, трогают лицо, щекочут шею. С длинных ветвей то здесь, то там срываются стайки семян, легкими пропеллерами уходят вниз. Солнце просвечивает прозрачные листья, и вокруг так удивительно светло, гораздо светлей, чем внизу, на земле.
И вдруг с треском растворилось окно в нашем доме:
— И куда вас черти несут!
Из открытого окна высунулось круглое лицо Дарьи Петровны. Она смерила нас грозным взглядом и ударила в подоконник толстым кулаком:
— Бездельники!
— Мы не бездельники! Мы семена собираем!
— Без вас соберут! Марш с дерева! Я кому сказала!.. Это ты, Павлик, дырку в заборе сделал? Врешь! А кто вчера веревку со столба сорвал?
— Не срывали мы веревки!
— Срывали, срывали, я сама из окна видела! — закричала Дарья Петровна и затопала ногами. — У вас совесть есть?
— Есть! Есть! — заорали мы хором.
— Нету! — как из пушки выпалила Дарья Петровна и, высунув из окошка руку, показала нам кончик мизинца. — Ни капельки! А теперь слезайте с дерева и чтоб духу вашего здесь не было! Распустились! — Она громко высморкалась. Школьники!..
Окно закрылось, но тут же распахнулось другое:
— Ви-тя! Ви-тя!
Так я и знал!
— Иду! — кричу я. — Иду!
И снова рву семена. Это мама — уже три часа, и мне пора домой.
— Немедленно! Сейчас же!
— Да иду же, иду!
Чуть не плача, я сползаю с дерева.
— Павлик, — говорю я, — айда домой?
Но Павлик и слышать об этом не хочет и остается на дереве. Я тоже не хочу, но я иду… Нет, не иду — я мчусь, я врываюсь домой как ракета!
— Можно еще пять минут?
— Пять минут? Я уже десять минут тебя зову!
— Но, мама, нам почти не задали уроков!
— Вот и отлично! Сделаешь уроки — и гуляй на здоровье!
Ну почему, почему меня все время заставляют? На каждом шагу!.. Но тут мама берет меня за руку и подводит к стене. На длинном белом листке моею рукой выведено: «Режим дня… С трех до семи — уроки».
«Режим» обведен красивой рамкой, и каждое слово в «режиме» раскрашено. Я составил его еще в прошлом году после двойки по математике…
С трех до семи — уроки… Я бухнулся на стул и уставился в окно. В глубине двора виднеется клен, на нем болтается Павлик. Вот он взмахнул руками, крикнул, и целая туча семян закружилась в воздухе. Стараясь не шуметь, я подкрался к окну и отворил его — и в оконном стекле, как в зеркале, закачался наш зеленый двор: трава, кусты, деревья… Закачалась тропинка к воротам, закачались ворота…
И вдруг раз-два — окно захлопнулось! Не проронив ни единого слова, мама гневно покидает комнату. Все! Делать нечего! Пора за работу.
6
Вот уже целый час я сижу за столом и ничего не делаю. У меня так часто бывает — сижу и ничего не делаю. Просто думаю… О чем? О чем угодно, кроме уроков.
Но все это ничего, лишь бы мне не подвернулась интересная книжка. Сначала я читаю до двадцатой страницы, потом до тридцатой, потом до тридцать пятой… «Стоп! — говорю я себе. — Хватит! Ты ничего еще не сделал, ничего!»
И что же? Спокойно читаю дальше. Как заколдованный!
«Закрой, — говорю, — закрой сейчас же, пока не поздно. Ты еще пожалеешь, лодырь несчастный!»
Но в том-то и дело, что я не могу закрыть, пока не узнаю, чем все кончится. И снова читаю, читаю, читаю… Все! Дочитал! Закрыл! Наконец-то! Все кончилось хорошо, просто замечательно! И я опять сижу и ничего не делаю.
Мне говорят:
— В чем дело? Что с тобой происходит?
— Да ничего, — говорю, — ничего со мной не происходит. Просто мне надо подумать, вот и все.
