Остров Буян: Пушкин и география - [4]
Признаюсь: Кавказские воды представляют ныне более удобностей; но мне было жаль их прежнего дикого состояния; мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался».
Здесь интересно обратить внимание на то, сколь скрупулезно, оттачивая фразы, работал А. С. Пушкин над «Путешествием в Арзрум», в основе которого лежали его дневниковые записи. Вот как выглядел последний абзац в дневнике: «Конечно, Кавказские воды нынче представляют более удобностей, более усовершенствования. — Таков естественный ход вещей. — Но признаюсь: мне было жаль прежнего их дикого, вольного состояния. — Мне было жаль наших крутых каменистых тропинок, кустарников и неогражденных пропастей, по которым бродили мы в прохладные кавказские вечера».
…Северокавказская часть трудного горного пути пройдена: «Пост Коби находится у самой подошвы Крестовой горы… Мы достигли самой вершины горы. Здесь поставлен гранитный крест, старый памятник, обновленный Ермоловым».
«Мгновенный переход от грозного Кавказа к миловидной Грузии восхитителен. Воздух юга вдруг начинает повевать на путешественника. С высоты Гут-горы открывается Кайшаурская долина с ее обитаемыми скалами, с ее садами, с ее светлой Арагвой, извивающейся, как серебряная лента, — и все это в уменьшенном виде, на дне трехверстной пропасти, по которой идет опасная дорога… Светлые долины, орошаемые веселой Арагвою, сменили мрачные ущелия и грозный Терек».
Вот и главный город Грузии — Тифлис. Он «находится на берегах Куры, в долине, окруженной каменистыми горами. Они укрывают его со всех сторон от ветров и, раскаляясь на солнце, не нагревают, а кипятят недвижный воздух. Вот причина нестерпимых жаров, царствующих в Тифлисе, несмотря на то, что город находится только еще под 41‑м градусом широты». Действительно, хотя Закавказье и не Средняя Азия и Тбилиси не Ашхабад, но средняя температура в июле—августе составляет около 25° (почти на 7° выше, чем в Москве) и может подниматься почти до 40°. Поэтому северянину Пушкину жара казалась нестерпимой.
«В Тифлисе главную часть народонаселения составляют армяне: в 1825 году было их здесь до 2500 семейств. Во время нынешних войн число их еще умножилось. Грузинских семейств считается до 1500».
Заметим, в начале XIX века в Тифлисе было всего около 15 тысяч жителей.
Поэт дал описание Тифлиса, подчеркивающее торговое значение города: «Азиатские строения и базар напомнили мне Кишинев. По узким и кривым улицам бежали ослы с перекидными корзинами; арбы, запряженные волами, перегоражали дорогу. Армяне, грузинцы, черкесы, персияне теснились на неправильной площади…» Это наглядно отражало то, о чем один из исследователей Грузии Бурнашев писал: «Большой торг состоит у них с горскими и персидскими ближними соседями в их рукоделиях, то есть медною посудою, бумажными полотнами, набивными крашеными и белыми, саблями и кинжалами, мелкими железными вещами, платьем, шапками и обувью»>5.
Из Тифлиса А. С. Пушкин послал, можно сказать, единственное за все время путешествия письмо — Ф. И. Толстому (между 27 мая и 10 июня 1829 г.), посреднику в его сватовстве, и в нем писал: «Дорога через Кавказ скверная и опасная — днем я тянулся шагом с конвоем пехоты и каждую дневку ночевал — зато видел Казбек и Терек, которые сто́ят Ермолова».
«Арзрум нагорный…»
Интересно замечание поэта: «Грузинские деревни издали казались мне прекрасными садами, но, подъезжая к ним, видел я несколько бедных сакель, осененных пыльными тополями».
Но вот милая Грузия почти осталась позади. «Я стал подыматься на Безобдал, гору, отделяющую Грузию от древней Армении. Широкая дорога, осененная деревьями, извивается около горы. На вершине Безобдала я проехал сквозь малое ущелие, называемое, кажется, Волчьими воротами, и очутился на естественной границе Грузии. Мне представились новые горы, новый горизонт; подо мною расстилались злачные зеленые нивы. Я взглянул еще раз на опаленную Грузию и стал опускаться по отлогому склонению горы к свежим равнинам Армении. С неописанным удовольствием заметил я, что зной вдруг уменьшился: климат был другой».
В Армении: «Я ехал посреди плодоносных нив и цветущих лугов. Жатва струилась, ожидая серпа. Я любовался прекрасной землею, коей плодородие вошло на Востоке в пословицу… Перед нами блистала речка, через которую должны мы были переправиться.
«Вот и Арпачай»[1], — сказал мне казак. Арпачай! наша граница! Это стоило Арарата. Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Никогда еще не видал я чужой земли. Граница имела для меня что-то таинственное…» Еще бы! Ведь, несмотря на все запреты, он мог ее здесь пересечь и пересек: «Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег». Впереди был «Арзрум нагорный, многодорожный наш Арзрум» («Стамбул гяуры[2] нынче славят…»).
И вот вместе с русскими войсками А. С. Пушкин вступил в город, которому дал прекрасную географическую характеристику: «Арзрум почитается главным городом в Азиатской Турции. В нем считалось до 100 000 жителей, но, кажется, число сие слишком увеличено. Дома в нем каменные, кровли покрыты дерном, что дает городу чрезвычайно странный вид, если смотришь на него с высоты… Климат арзрумский суров. Город выстроен в лощине, возвышающейся над морем на 7000 футов (2300 метров. —
