Остров Буян: Пушкин и география - [12]
«Кто видел край…» (1821 г.)
В свое время, еще не покинув Крыма, поэт уже затосковал по нему: «Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была береза, северная береза![14] сердце мое сжалось: я начал уже тосковать о милом мне полудне, хотя все еще находился в Тавриде, все еще видел и тополи и виноградные лозы» («Отрывок из письма к Д.»). И жаль ему было покидать
«Таврида»
Но теперь поэт уже не ищет пышного лона природы, на котором можно предаваться беззаботной неге. Теперь он волнуем предстоящим и ищет уединения для раздумий на родном севере, даже на Крайнем Севере, как сейчас принято говорить.
Пушкинисты немало спорили о том, какой остров имеется в виду в стихотворении «Когда порой воспоминанье…». Некоторые исследователи считают, что это Соловецкие острова, печальный край изгнания и заточения. По мнению А. А. Ахматовой, это остров Голодай на окраине Петербурга, где похоронены тела пяти казненных декабристов. Назывались даже Шотландия, Скандинавия>2.
Что в стихотворении говорится не о Соловецких островах (а тем более не об острове Голодае), можно утверждать вполне определенно, ибо они не «увядшей тундрою покрыты», а лесом — сосново-еловым и березовым. Достаточно взглянуть на карту природных зон, чтобы увидеть, что тундра находится значительно севернее Соловецких островов, уже на Кольском полуострове. А. С. Пушкин знал, о чем писал. Или он ошибался, характеризуя природу острова, если имел в виду Соловки? Но едва ли! Правда, А. Ахматова в доказательство, что это остров Голодай, ссылается на «Рыбаков» Н. Гнедича, где есть «невские тундры»>3. Но у А. С. Пушкина было понимание слова «тундра» аналогичное современному, что видно из вышеприведенного плана его статьи о Камчатке (с. 41).
Не может быть это Шотландией или Скандинавией, для чего совсем нет никаких оснований. Во-первых, Скандинавия не остров, а огромный полуостров, пролегающий от умеренных до арктических широт, а Шотландия — только часть острова Великобритания. Во-вторых, зачем поэту надо было уноситься в чужие края? Правда, он сначала употребил слово «чужбина» (написав сокращенно — «чуж»), но, зачеркнув, заменил его словом «пустыня» («В пустыню скрыться я хочу…»).
«Открытый остров», к которому заносит волновая погода утлый челнок поэта, скорее всего, образ, олицетворение Севера, чем какой-то реальный остров. Но основа для создания этого образа у Пушкина была.
Стихотворение, судя по соседству на листе бумаги других произведений, написано около 16 октября 1830 года. Если обратиться к написанному несколькими днями раньше письму поэта к невесте (от 11 октября), то в нем можно прочесть следующее: «Передо мной теперь географическая карта; я смотрю, как бы дать крюку и приехать к вам через Кяхту или через Архангельск? Дело в том, что для друга семь верст не крюк; а ехать на Москву значит семь верст киселя есть (да еще какого? Московского!)» Возможно, взгляд на карту России, на север, мог натолкнуть поэта на образ «открытого острова», увядшей тундрою покрытого. В зачеркнутой строфе он еще определяет его как «приют пустынный птиц морских» и замечает, что там «чахлый мох едва растет» или «кое-где кустарник тощий». Все это — и мхи, и карликовые березы, и птичьи базары — характерно для таких арктических островов, как Грумант (Шпицберген) и Новая Земля, к берегам которых издавна ходили отважные русские поморы.
Стихотворение «Когда порой воспоминанье…» передает то настроение и чувства поэта, которые он испытывал глухой осенью 1830 года: «Я совершенно пал духом и право не знаю, что предпринять. Ясно, что в этом году (будь он проклят) нашей свадьбе не бывать… Что до нас, то мы оцеплены карантинами, но зараза к нам еще не проникла. Болдино имеет вид острова, окруженного скалами. Ни соседей, ни книг. Погода ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь» (из письма Н. Н. Гончаровой от 30 сентября).
Поэт «марал бумагу», на листах то появлялись, то исчезали слова и строки в мучительных поисках точного выражения своего душевного состояния — «и задыхаюсь я», и «странно душно мне», и «душно в свете мне», и «пью холодное страданье…». И как не появиться хандре, если тянутся недели, а от невесты нет вестей: в Москве холера, он остается в полном неведении, что с ней, выехала ли она из зараженного города. Он хочет быть уверен, что она «в деревне, в безопасности от холеры».
И все-таки все, что излилось из души на бумагу, так и осталось исчерканным… Почему так получилось? Ведь поэту в эту знаменитую осень все так хорошо удавалось, а тут как будто не удалось. Так ли это? Думается, не совсем. Дело тут, как кажется, в том, что этому трудно дававшемуся стихотворению нашлась замена по чувствам, по настроению после прочтения им стихотворения Барри Корнуолла «Призыв». Эта замена, а может быть, своеобразный вариант — стихотворение «Заклинание», созданное на следующий день. Но пушкинское «Заклинание» значительнее, трепетнее мистического «Призыва».
Изучение географических названий, их происхождения, т. е. топонимики, — поле деятельности лингвиста, историка, географа. Каждый из них рассматривает географические названия со своей стороны, поэтому, естественно, автор, как географ, подошел к изучению топонимики с географической стороны. Предлагая вниманию читателей свое исследование географических названий Горьковской области, он отдает себе отчет в том, что в работе, касающейся топонимики, не все бывает бесспорным и в ней возможны погрешности и недочеты.
В справочнике дается перечень всех улиц города с указанием, в каком районе они находятся, какое почтовое отделение их обслуживает, где находится та или иная улица, как удобнее к ней проехать. Открывают справочник два очерка, рассказывающие о чертах природы нашего города и об истории его застройки.Книга содержит небольшие справки о тех улицах, которые имеют особое значение в истории города, и о тех, которые названы в честь знаменитых людей, раскрывается, чье имя носит улица в настоящее время, как она называлась в прошлом.
В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.