Остров Бога - [3]

Вот Аист, при потере подруги сознательно расшибает голову о подручный кирпич, и пёсусы помирают с голоду пачками на хозяйских, свеженьких могилках! А коты, те нет, коты те индивидуалисты! Им котам без разницы кто там околел, лишь бы миска не пустовала. Кисы, те, чуть понежнее будут, и трутся о брюки, портя их клочковаты пухом, и колготки рвут вместе с близкой к нейлону нежной кожей, и мурчат сладострастно. Могут даже медведя шугануть, если он по ошибке приблизится к их потомству. Героические волосатые мамы! С «духом» же у животных беда — нету духа, не дадено. Надо ждать и готовиться, это вам не сюрприз — его нам людям, для них недоделанных, вымаливать нужно.

А Рай, я представляю себе так: бреду я по залитым солнцем зелёным холма, взбираюсь без усилий и отдышки на поросшие мелкой сосной покатые склоны, и читаю, потом, умную книжку, развалившись на берегу ручья. Затем разворачиваю чистую салфетку и вкушаю на ней сэндвичи с мясом и яичным салатом, что собрала мне в дорогу жена. И не толстею совершенно, хотя это и чистые углеводы, пропади они пропадом! А бестолковые псы мои, Дрюч, Крюч и Буч, пыхтят в высокой траве, гоняются друг за другом, и, утомившись от скаканья и глупых прыжков, валятся рядом со мной на подвернувшийся грунт, и болтают своими розовыми языками всякую ерунду.

“И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле,

и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; …вам сие будет в пищу;

а всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому пресмыкающемуся по земле,

в котором душа живая… И стало так. (Бытие 1:29–30).

«А мясо то, а мясо, как без мяса!? Куды подевал ромштекса и братца его любимого антрекота»!? А не «куды» не подевал, ибо только ноне, после Потопа, разрешено кушать всех блеющих и мычащих, а раньше то, ни-ни! Человек «допотопный» не был ограничен сроком жизни, не было на земле времён года, и всё сущее питалось от плодов произраставших в изобилии круглый год. И хищников не было, и жертв, и насилия, но люди впустили в мир Грех, и всё изменилось. Исчезло изобилие плодоносящих деревьев, не стало долголетия Мафусаилова, пришли времена года и лютая зима в их числе, и мир стал таким, каким мы знаем его.

Срок нашей жизни 120 лет, и не более, а «менее» сколько угодно! Но почему так сурово, Господи? А потому, что времени, что мы проводим на Земле в страданиях своих и грехах, принося заодно мучения всему этому несчастному миру, вполне достаточно для того, что бы либо пасть, либо выстоять. Живи, как научил тебя Бог и получишь то, о чем так мечтается по ночам, когда отпустит судорога ужаса при мысли о неизбежности смерти — Вечность, Вечность…

Есть мнение, что «посмертие», должно быть похоже на то, что мы себе насочиняли, при жизни, но гонцы с того света эту тему, вообще, ни за что не согласны развивать, как тарелку не верти.

С другой стороны никто никуда не торопится оттого, что жизнь в целом довольно увлекательный процесс. Однако не следует в него чрезмерно погружаться, чтобы перемещение в покойницкую, не стало неприятным сюрпризом. И вообще: самое определённое в жизни — смерть, а самое неопределённое — её час.

* * *

Солнце встаёт из Мёртвого моря медленно, медленно взбирается на Масленичную гору, рвётся к небу седьмому, висит, висит над головой и рушиться в Средиземное море на исходе дня. Собаки потеют? Буч, ты потеешь или нет, счастье моё? Конечно, потеет, а иначе для чего я его постоянно стираю!?

Всё, пора. Душ, кофе, ключи, прикосновение к мезузе, машина. И мантра: «Помни, помни — ты просто работаешь на Господа Бога, на Острове, который принадлежит ему одному».

Я напишу об этом заколдованном мире, который теперь всегда со мной, об этой нереальной реальности окружающей меня и выскакивающей иногда из-за угла, что бы напугать и удрать хохоча. Я напишу о том, как обжигает неведомое или забытое, вспыхивая и выжигая неверие и глупую человеческую самонадеянность.

Я служу. Это моё служение.

«Все смотрят на время, но время ни на кого не смотрит»

Не помню, как я первый раз взял Библию в руки, не помню, какие чувства она у меня вызвала, зато хорошо помню, как я увидел её в первый раз. Конечно, это случилось здесь у нас, на Острове, где ещё может случиться подобное?

Я увидел её из окна машины, в Иудейских горах, недалеко от пальмовых рощ Кумрана. Одинокая пустая глазница, на залитой солнцем скале, разглядывала меня.

Чёрное горло пещеры, трусливо оглядывающийся по сторонам паренёк- Мухаммед Волчонок, потерял козу! То, что с него за это спустят шкуру, он знал точно. «Эх, папа, папа, зачем бьёшь ребёнка больно!? Шакал ты, папа» — думал Мухамед! Шкура у Мухамеда была одна, и ему её было очень жалко. Мальчишка кидал камни в расщелины и тёмные пасти провалов — глупая скотина, получив по башке, могла и заблеять. С другой стороны камень мог разбудить поужинавшего козой леопарда, или гиену, или даже, спаси Аллах, старого слепого джина, а может быть и самого Иблиса, который, как говорят, стережёт сокровища, спрятанные здесь евреями в давние времена. Новый камень, новая тьма, и как далёкий звон колокольчика, звук — что-то разбилось. Мухаммед Волчонок нашёл сокровище! Вот так, так, а не иначе он нашёл его. Конечно, это было сокровище — для него даже построили специальный Храм, Храм Книги. Древние, тёмные свитки с библейскими тестами на них, спрятаны глубоко под землёй. На них можно смотреть, их можно читать, а это значит что всё правда: и древность, и договор, и прошедшее и предначертанное. Кстати, козу Мухаммед тоже нашел, и его шкура осталось при нём. Тёмная, дублённая солнцем и ветром бедуинская шкура, от которой отскакивала отцовская палка. Когда отец лупил коз, они жалобно блеяли, а когда Мухаммеда, Мухаммед выл. Что ж тут сделаешь — Волчонок, храни его Аллах!