Остров - [4]

Глава 2. Чердачное окно

Иногда ей снилось, что не было никакой аварии, что она, как прежде, первая красавица поселка и мечта всех местных парней, и впереди ее ждет учеба в институте большого красивого города. Тем горше было пробуждение. Лучше бы она сразу страшилищей уродилась! Кому она теперь нужна? Днями просиживала она на чердаке, где еще хранились остатки соломы и где стоял старый бабушкин сундук с кованными железными углами. Девочкой любила Юля играть здесь с куклами или читать книги, пристроившись в пыльном луче света, падающем из оконца. Позже чердак забылся, конечно, но вот снова она тут, только уже не с куклами и книгами, а с мыслями тошными, как тягучий ночной морок, не отпускающий свою жертву из цепких скрюченных лапок.

Юля никогда с отцом о смерти не говорила, не заикалась даже. Но он, видно, чувствовал что-то, да и тетка, навещая их ежедневно, так ему и сказала: «Гляди за ней Петя. Не нравится мне девка – все молчит да молчит. Уж лучше бы плакала, волосы рвала от горя, а тут дело плохо, видать, задумала чего. Она у тебя с характером и горда без меры». Потому, наверное, отец аптечку из дома убрал, и лекарства дочери выдавал строго по рецепту. Но все равно в жестяной коробочке с полустертым рисунком и надписью «Чайная компания Сергей Перлов и K°» с ятями, завалявшейся в бабушкином сундуке, потихоньку копились таблетки. Каждый день, пересчитывая их, Юля мечтала о дне, когда сможет освободиться от этого ужаса – отвратительной маски, в которую превратилось ее лицо: челюсть с левой стороны, неестественно вогнутая внутрь, перекашивала нижнюю губу, обнажая десну с зубами.

Ни про какую пластическую операцию отец и слышать ничего не хотел. После того как жена умерла от перитонита, врачи для Петра Шадрина стали злейшими врагами. Фельдшера, который маму в больницу вовремя не отправил, чуть не застрелил из табельного – хорошо соседи того в погребе спрятали.

Юля со вздохом убрала пакетик с таблетками в жестянку, а ее сунула в тайник: квадратное отверстие в балке, прикрытое паклей. Страшилась она принятого решения, но и выхода другого не видела. Уехать бы куда далеко, чтобы никого рядом. Да куда? Везде люди. Разве на остров какой необитаемый. Только как туда попасть? Юля еще посидела, обняв коленки руками, уткнувшись в них лбом, оттягивая тот момент, когда надо будет все же идти вниз, собирать на стол, кормить отца ужином, делать вид, что живешь. Она вздохнула.

И так же горько вздохнул внизу Петр Шадрин. Врубил кран на полную мощность, плеснул в лицо ледяной водой, силясь смыть вечную свою усталость и вечную же тревогу за дочь. Утерся хрустящим льняным полотенцем, провел ладонями по некогда смоляным, а ныне припорошенным солью, волосам, огладил усы. Вспомнил, как жена, встречая с работы, разглаживала красную полосу от фуражки тонкими пальчиками. Лиза… жена. Не было дня, чтоб горечь утраты не отдавалась за грудиной тупой болью.

…Он тогда еще в городе работал. И вот как-то приехав на выходные, застал у матери в горнице девушку, девчонку почти, в сарафанчике, в шлепках на босу ногу. О чем-то они там колдовали, склонившись у стола над какой-то бумажкой. «Ой, Петруша, а я и не слышала, как ты подъехал», – всплеснула мать руками и захлопотала, а бумажку-то спрятала быстренько в фартук. Девчонка на Петра глянула, глазки потупила, пискнула, что-то вроде «здрасти» и бочком-бочком к выходу, но на пороге не утерпела, оглянулась, еще раз на Петра глазами зыркнула и нежным румянцем покрылась. Не сдержался Петр, улыбнулся и подмигнул девчонке-то. Как та прыснула, как смехом залилась и порскнула из дверей, как и не было.

– Так это ж Нины сестра, не помнишь, что ль? – ответила мать, на молчаливый вопрос сына.

Петр нахмурился. С Ниной они в школе вместе учились, и даже женихались одно время. Но пока он в армии был, Нина благополучно замуж вышла и уже коляску по улице катала.

– Ну да, подросла деваха, – продолжала мать. – Ты в армию ушел, она еще пешком под стол ходила, а теперь вот уже в техникуме учится на стоматолога, в Новгород ездит на учебу-то. А летом вот дома помогает с огородом, да мне тоже… – тут мать быстро прикрыла рот, испуганно выкатила глаза и побежала картоху на плиту ставить.

Петр усмехнулся про себя, смешными ему материны секреты показались, ну да ладно, пущай уж.

Тайна раскрылась быстро – не успел Петр в воскресенье вечером на трассу выехать – на работу как-никак в понедельник – тут и увидел: стоит на обочине прилавок с разноцветьем фарфора, а рядом девушка в сарафанчике притоптывает крепкими пяточками по пыльной земле. Остановился, из машины вышел, поздоровался. Девушка улыбнулась, взор потупила, щеками алея. Пяти минут хватило Петру, чтоб картину прояснить – девчонка летом на карманные деньги зарабатывает: берет у соседок посуду, которой зарплату выдают и на трассу с ней. «А что, я хорошо продаю. У меня завсегда покупают. Москвичи особенно». Ну еще бы, как же не купить, когда такая красота дивная тебе кружку протягивает, глазищами наивными доверчиво смотрит и румянцем во все лицо заливается. Пока ехал до Новгорода, из ума не выходили серые глаза, да нежная улыбка.