Остров без тайн - [9]

Так они сидели и лежали, и нельзя было сказать, что ребята заняты каким-нибудь делом, и трудно было сказать, что они бездельничают. Маша Сизова сказала бы, что ребята «переживают». Сколько времени тянулось это молчаливое «переживание», трудно определить, только в конце концов оно перестало быть молчаливым.

Ваня вдруг заорал на Сашу:

— Да перестанешь ты или нет!

Петя вздрогнул, сел, огляделся. Неужели это кричит его тихий, спокойный друг Ваня? Саша неожиданно сконфузился, сказал: «Так я же шутя. Ну, извини», и сразу же стал спускаться с берёзы. Сеня отложил тапочку в сторону, критически оглядел её, потом взял и надел.

— Сойдёт и так, — сказал он. — По этому острову и босиком ходить можно.

Юра буркнул:

— Кто бы другой говорил…

— А почему другой? — обиделся Сеня. — Что, уж я такой непонимающий? Ясно, что на Медвежьем интереснее. Просто Данко струсил сказать что-нибудь против Аси Васильевны.

— Данко струсил? — Юра побледнел, сунул в карман записную книжку и встал. — А ну, иди отсюда!

— Хочешь, что ли, так иди сам.

— Я — иди? Это же ты сказал такую ересь!

Данко поднялся, подошёл к Юре. Сеня съёжился.

Но вожак молча взял Юру за плечи и отвёл в сторону.

— Ну его… Посидим, — сказал он.

Сеня выпрямился, лихо сплюнул и пробурчал:

— Тоже мне, Данкин подпевало…

Ему никто не ответил. Сеня потоптался на месте, вновь снял тапочку и принялся сопеть над ней.

А Данко и Юра уселись у валуна, склонились к воде и сидели, ничего не говоря. Эти ребята понимали друг друга и без слов. Они давно дружили, хотя во многом были очень разные.

Данко бурно разбрасывал свою энергию направо и налево. Он был одним из лучших конькобежцев и пловцов, играл в драматическом кружке, верховодил во всех шумных ребячьих играх, много читал и занимался радио. Энергия Юры, собранная в один луч, была направлена к главной его цели — он хотел стать строителем межпланетного ракетного двигателя. Занимался Юра лишь в технических кружках, из игр признавал шахматы, а спортом стал заниматься только под давлением товарищей, и то потому, что счёл это необходимым для будущего. Данко в любую компанию входил как свой, и сразу у него находились темы для разговоров и какие-то общие интересы, а Юра был стеснителен и долго не мог сжиться с незнакомыми людьми.

И внешностью своей они были разные. В крупных чертах лица Данко, в смелом разлёте густых и почти чёрных бровей, в широкой крутой груди и даже в непослушном русом чубе — во всём у Данко чувствовались сила и удаль. А Юрино лицо, словно выточенное из желтоватого мрамора рукой умелого, но очень скупого скульптора и невзначай забрызганное охрой, его всегда гладко причёсанные рыжие волосы, тонкая шея и слабый стан напоминали о чём-то хрупком и смиренном. Только в глазах, тёмных, с зеленоватой искоркой, была металлическая твёрдость, и они могли и полыхнуть жарким пламенем, и засветиться тускловатым холодным льдом.

Они были совсем разные, эти два паренька, и всё-таки в них было много схожего.

Оба они были преданы мечте о своём будущем и и мечту эту решили завоевать своими руками. Конечно, очень хорошо было бы вдруг, просто так превратиться одному в ракетостроителя, другому — в капитана дальнего плавания. Но дожидаться этого «вдруг», этого «просто так» — значит не дождаться ничего и оказаться болтуном. Юра и Данко хорошо понимали это. Да, они любили мечтать, но при этом всё-таки помнили, что до свершения мечтаний нужно пройти путь учёбы — путь долгий, нелегкий, не всегда приятный.

Впрочем, оттого, что путь этот вёл их к осуществлению мечты, он становился приятным и радостным. Поэтому-то, хотя они и не походили один на другого, хотя они и сидели в разных углах класса — Данко впереди, у окна, а Юра сзади, у стенки, — они имели совершенно одинаковые пятёрки в своих школьных дневниках. Только у Юры по физкультуре была четвёрка.

Было между ними и ещё одно общее, что, правда, зависело не от них, но что они оба очень ценили. Это было то, что их отцы воевали вместе, в одном батальоне. Отец Данко, майор Холмов, был командиром батальона, а Юрин отец, слесарь-лекальщик Поздеев, был сержантом. Они прошли вместе почти всю войну, и на груди каждого из них, среди других наград, поблескивали совершенно одинаковые медали «За взятие Берлина».

Майор Холмов (тогда ещё он был капитаном) и сержант Поздеев вернулись домой в ясные, погожие, дни сентября 1945 года. Тогда Юра и Данко были ещё малышами и ходили, — правда, последний год — в детский сад. Майор вместе с сыном пришёл в гости к бывшему сержанту, и два боевых товарища сидели; вспоминая войну и напевая солдатские песни. В комнате было сумеречно, огня не зажигали, и в уютном полумраке хорошо было сидеть в углу, прижавшись друг к другу, и слушать беседу отцов.

— Я тоже буду военным, — сказал тогда Юре Данко.

Он сказал это тихо, шепотом, но его услыхали, и отец ответил:

— Едва ли, сынок. Мы постараемся, чтобы войны больше не было..

А Юрин отец хлопнул ладонью по столу и сказал:

— Войну — к чертям!.. Но готовыми к ней, курносые, надо быть.

С тех пор прошло почти семь лет, однако дружба майора и слесаря-лекальщика не ослабела, и это было приятно не только им, но и их сыновьям.