Остров без тайн - [36]

Та послушно подошла.

— Почему ты думаешь, что она на острове?

— Потому, что она оставила записку.

— Какую записку?

И тут Сончик призналась, что Маша ещё утром, сразу после завтрака, передала ей записку и сказала: «Если меня уж очень потеряют, передай это Ане. Только раньше не передавай и не смей записку читать».

Сончик положила записку под свою подушку, и она лежит там.

— И ты её не прочла?

— Нет, я прочитала. Там сказано: «Я ухожу в разведчики на остров».

— И всё?

— Нет, ещё подпись: «Сизова Маша».

— Почему же ты ничего не сказала раньше?

— Так я же говорю: Маша не велела. Она сказала, что только тогда, когда очень уж потеряют…

— Эх, и размазня ты, Сончик!

Аня не стала больше разговаривать, а побежала к штабу лагеря.

Ветер хлестнул ей в лицо, закинул на спину галстук, потом отскочил, приподнял фанерный лист, подкинул его и бросил через клумбу. Лист распластался в воздухе и, как большая хищная птица, ринулся на землю.

Начиналась буря.

Новые находки

Конечно, Петю было жалко. Но когда Сеня сказал об этом, Данко, сидевший с Сашей на вёслах, угрюмо ответил:

— Ничего. Это ему полезно.

— Надо же в конце концов воспитывать человека, — отозвался Юра.

Все помолчали, потом звеньевой сказал:

— Работать будем так. Я опять займусь береговой линией. Юра будет заканчивать то, что осталось после Саши. А Саша с Сеней — Ванепетин участок. Одного Сеню пускать с компасом боязно: опять напутает.

— Снова начнёт месторождения железа открывать. — Юра рассмеялся.

Сеня нахмурился, но промолчал. А Саша сказал:

— Ерунда. Ничего он не путает. А вообще-то ладно. Только мы с ним и Ванепетин, и свой старый участок возьмём.

— Успеете?

— Управимся.

— Ну, хорошо, — согласился звеньевой. — Тогда Юра будет промерять глубину. — Данко не забыл, как его чуть не утянуло в подводную яму, и хотел проверить весь проток, чтобы лагерь знал, где опасные места.

— Одному тебе будет трудно, — сказал Юра.

Данко тряхнул головой и крикнул:

— А ну, Саша, нажмём!

Они налегли на вёсла. «Мирный», рассекая воду широкой грудью, заторопился, круче стали волны, разбегавшиеся от бортов. Тут Сеня, сидевший на корме, привстал и сказал тревожно:

— Тонет, должно быть…

Все повернулись. Над сверкавшей ртутными переливами водой беспорядочно, с отчаянием дёргались чьи-то руки, и то поднималась, то опускалась под воду голова.

— Похоже, что тонет, — сказал Юра.

Гребцы молча, откидываясь назад так, что вёсла, казалось, вот-вот вырвутся из уключин, рванули лодку вперёд.

— Тону!.. Тону!.. — заплескался над рекой тонкий, полный отчаяния голос.

Когда «Мирный» подошёл ближе, Сеня закричал:

— Держись! Сейчас вытащим. — И наклонился к товарищам: — Девочка тонет. Похоже — Маша Сизова.

Данко оглянулся. Головы тонущей не было видно, только дёргались беспомощно, молили о спасении тонкие слабые руки. Он вспомнил ту яму, вскочил так, что «Мирный» чуть не хлебнул бортом воды, и, резко отстранив Юру, кинулся в воду…

Что такое?! Данко встал — вода была ему по пояс. Рядом — растерянное и чуть испуганное лицо Маши.

— В чём дело? — крикнул Данко, хотя Маша была в одном шаге от него.

— Тону. Неужели непонятно? — И Маша сделала большие удивлённые глаза.

— Да ведь здесь же мелко.

— А я тону. Судорога. Сразу обе ноги схватило.

Саша с лодки спросил:

— А почему ты оказалась тут?

— Ну вот… оказалась. — И вдруг закричала: — Безжалостные! Я вся продрогла. У меня судорога. Я сейчас снова тонуть стану. Что вы в лодку меня не берёте?

Данко подсадил её. Она уселась на скамье — маленькая, съёжившаяся, мокрая. Сеня покосился на неё и отодвинулся, потом встал и перешёл к Юре, в нос лодки. Саша стянул с себя майку, протянул Маше:

— Надень сухое.

— Не надо, я закалённая. Что же вы перестали грести? Гребите!

— Давайте к берегу, — сказал Данко.

Маша вскочила:

— Почему к берегу? А остров?.. Тогда я сейчас же кинусь в воду и… и снова стану тонуть.

— Эге, — сказал Саша. — Утопленница-то фальшивая. — И, натягивая майку, повернулся к ней: — Думала обмануть, да? Вот и не вышло. Сразу видно, что ничуть ты не тонула, а только прикинулась. Чтобы с нами на остров попасть.

Маша тихонечко уселась обратно.

— Ну и обманула… А он зачем в воду прыгнул? Я думала: вы подъедете, я в лодку заберусь — и всё. Будто что тут глубоко. А он прыгнул…

— Дурёха. — Сеня подтёр кулаком нос. — Почему же ты думала, что мы тебя на остров возьмём?

— А я думала, вы пожалеете.

— Хо, всё равно прогоним.

— Прогоните? А я не уйду. — Маша мотнула головой так, что мокрые, отяжелевшие от воды косички с размаху хлестнули её по шее. — Не уйду — и всё тут. Что вы со мной драться будете? Я вам такое задам!..

— Ребята, держись! — Данко ухмыльнулся. — Она сейчас нас всех из лодки повыбрасывает.

Звено захохотало. Маша поджала губки и с пренебрежением поглядывала на хохочущую компанию. Только в глубине глаз нет-нет да вспыхивала какая-то беспокойная искорка — не то задора, не то испуга. Вдруг глаза её сделались маленькими, узкими, Маша нагнулась, вытянула шейку и прошипела:

— Етичломаз, ынухемс!

— Чего? — переспросил Сеня и приоткрыл рот. Все примолкли и уставились на Машу. А Юра хлопнул ладошкой по воде и засмеялся:

— Ох, и хитрая! Она же, ребята, просто слова шиворот-навыворот говорит. «Етичломаз, ынухемс!» — это значит: «Замолчите, смехуны!». Придумала ведь, а!