Остров - [5]

— Меня назвали в честь Авраама Линкольна, шестнадцатого президента Соединенных Штатов.

Мистера Ллевеллина вовсе не интересовало, в честь кого я назван и кем был Авраам Линкольн. Слишком много информации для старины Ллевеллина. Скоро я пойму, что Ллевеллина, как и почти всех в Осни, по-настоящему интересовало одно: Игры. Если бы Линкольн был знаменитым игроком в футбол — нет, простите, в ножной мяч, — тогда у меня еще был бы какой-никакой шанс.

— Ладно, нам нет дела до твоего иноземного имени, — проворчал мистер Ллевеллин. — В школе ты Селкирк, и точка.

— Дасэр.

— Американец, стало быть, Селкирк?

Впервые в жизни мне задали такой вопрос, так что пришлось над ним подумать. Кто я? С семи лет я жил в Англии, но родился в Америке, это, я полагаю, перевешивает.

— Дасэр.

— Хмм… Значит, в настоящие Игры никогда не играл, пари держу.

Эта фраза сказала мне все, что требовалось знать о мистере Ллевеллине: он был фанатиком Игр, спортофашистом. Если бы его пригласили на «Диски необитаемого острова», он бы выбрал «Огненные колесницы»[6], «Вперед, к победе» и «Глаз тигра»[7]. И книгу бы взял не настоящую, а типа «1001 факт о спорте» или тому подобное, для чтения на унитазе. А предметом роскоши стал бы для него неразлучный и никчемный маленький свисток.

— В таком случае, Селкирк, мы должны тебе показать, как мы это делаем в Оксфорде. Что скажете? — У него был такой аристократический акцент, как у пилота Второй мировой, под которого он косил. — Верно? — спросил он весь класс. — Покажем американскому кузену, как это делается в Осни?

Позвольте и мне сообщить вам кое-какие общеизвестные факты. Когда Авраама Линкольна застрелили (в возрасте 54 лет), он как раз смотрел пьесу под названием «Наш американский кузен». И когда мистер Ллевеллин в насмешку так меня обозвал, я сразу подумал, какое это скверное для меня предзнаменование, и оказался прав.

— Селкирк, тебе предстоит стать частью великой оксфордской традиции. Как все новички в Осни, ты примешь участие в Забеге, спринте вокруг Большого стадиона Осни.

Взмахом руки он охватил все четыре стороны прямоугольника, включая и похожее на часовню сооружение с башенными часами. Циферблат у часов был синий (синий, как наши замерзшие рожи), цифры — золотые. Золотые стрелки показывали без пяти минут двенадцать.

— С тобой побежит одноклассник, чтобы задать тебе темп, но соревноваться ты будешь не с ним, а с колоколами. — Палец-сосиска ткнул в сторону часов. — Осталось несколько минут до полудня. Ты должен завершить круг прежде, чем пробьет двенадцать.

Я окинул взглядом школьный двор. Он показался мне огромным. Неимоверным.

— Уже бежать? — спросил я.

Класс захихикал.

— Нет, — сказал мистер Ллевеллин. — Только с первым ударом.

Кошмар. Я оказался в центре внимания — вот уж чего я вовсе не хотел, — так еще и бежать, я-то знал, что ползу, как улитка.

— Простите, я должен обежать вокруг двора за двенадцать секунд?

— Нет, — без гнева отвечал мне мистер Ллевеллин. — Сначала пробьет четыре четверти, и только потом часы начнут звонить. Это дает тебе по меньшей мере десять дополнительных секунд. Старт с первым ударом первой четверти.

Я вроде понял, что это значит. Каждую четверть часы отбивали на четыре такта — бинг-бонг-бинг-бонг, — и потом колокола двенадцатикратно звонили полдень. Но все равно задача казалась непосильной.

— Вы смеетесь?

— Не нагличай, малец, — отрезал мистер Ллевеллин. — Все просто и ясно. Теоретически возможно даже закончить круг до первого колокола, того, кто это сумеет, мы так и называем — Четверть. Лоам — Четверть, он единственный, кому это удалось за столетие.

Отозвавшись на свое имя, вперед выступил парень невероятных пропорций — что в высоту, что в ширину.

— Большинство ребят завершают пробег между пятым и десятым ударом колокола, — продолжал мистер Ллевеллин. — По их результату я могу судить об их перспективах в спорте.

Обернувшись к юному гиганту, он заговорил совсем не таким тоном, каким обращался ко мне:

— Лоам, ты задашь ему темп. Посмотрим, не побьешь ли ты собственный рекорд.

— Сэр!

— Селкирк — Лоам.

Гигант протянул мне руку. Не зная, как себя держать, я кивнул ему.

— Руку пожми, Селкирк! — рявкнул мистер Ллевеллин. — Здесь тебе не колонии. Мы, в Англии, цивилизованные люди.

Я вложил свою ладонь в руку этого великана, и он чуть не раздавил мне пальцы ко всем чертям.

Так я познакомился с Себастьяном Лоамом.

3 Носконюхатель

Если бы Себастьяна Лоама пригласили на «Диски необитаемого острова», он бы выбрал песни, которые обычно распевают в Англии на матчах — «Иерусалим» или «Не спеши, милая колесница». А если изобразить его предпочтения на графике, окажется множество пересечений с любимыми песнями мистера Ллевеллина. Восемь записей он, пожалуй, наберет, но едва ли вспомнит хоть одну книгу, а из роскоши прихватит с собой мяч конечно же.

В Штатах таких называют качками.

В тринадцать лет он уже был огромен ростом и поперек себя шире (я и сам не карлик, но в ту пору был тощ, как соломинка. Я мог обхватить собственное запястье большим и указательным пальцем, и пальцы заходили друг на друга). Лоам же был лучшим спортсменом в школе. Он и греб, и в крикет играл, и в регби, и в ножной мяч. В Штатах к качкам относятся добродушно, посмеиваются над простаками — силой вышли, ума не нажили. Но беда с Лоамом в том, что он был великим спортсменом, зловредным старостой класса и вдобавок красавчиком. Тройной яд. В Осни Лоам был королем, потому что, как ни странно для школы в старинном университетском городе, спорт, эти самые Игры, здесь значили куда больше, чем успехи в учебе. В Осни даже триместры называли в честь спорта, а не по номерам или временам года. Осенний — Регби, весенний — Крикет, а летний — Гребля. Мне еще предстояло узнать, что Лоам — не метафорический, а самый настоящий король школы: в Осни проводилась дурацкая ежегодная церемония «Крышка», когда лучшего спортсмена короновали крышкой от огромного серебряного кубка. Этим лучшим спортсменом всякий раз оказывался Себастьян Лоам, так что ему из года в год доставалась эта крышка-корона. В Осни ходила легенда о его вступительном собеседовании, которое проводил Глава (то есть директор школы, а директором школы был опять-таки мистер Ллевеллин. Типично для Осни: поставить над всеми преподавателями физрука). Так вот, рассказывают, что мистер Ллевеллин никаких вопросов Лоаму не задавал, а взял книгу с полки и запустил ее в парня, когда тот смотрел в другую сторону, а Лоам одной рукой поймал книгу на лету, и мистер Ллевеллин сказал: «Нам как раз нужен полузащитник в команду регби. Ты принят». И он угадал: с Лоамом школьная команда выигрывала абсолютно все. Он был прирожденный спортсмен и побеждал во всех состязаниях в Оксфорде и за его пределами. Вся школа была уставлена трофеями. В Штатах можно получить кубок за победу в научной олимпиаде или в «Орфографических пчелках», но в Осни этот скобяной товар выдавался только за Игры. Даже учителя видели в Лоаме героя. У него был примерно миллион подписчиков в Инстаграме, где он выкладывал фотки своих вздутых мышц и кубков и встречи с Дэвидом Бэкхемом и так далее. Разумеется, в тот первый день я понятия ни о чем таком не имел. Передо мной стоял здоровенный парень с темными волосами, а чуть позади него — мелкаш с большой сумкой, он таскал ее за Лоамом, будто носильщик. Это был раб Лоама Иган. Звали его Гилберт, но он сокращал свое имя до «Гил». Если бы Игана пригласили в «Диски необитаемого острова», он выбрал бы в точности те же записи, что Лоам. Иган был его тенью, его псом.