Остров - [69]

– Вы уплыли?!

– Я убил поросенка, заткнул ему глотку и задницу и использовал его как поплавок. Два дня я на нем плавал, а когда его сожрали акулы, еще день передвигался вплавь. Меня подобрало судно сборщиков раковин.

– Но когда вы добрались до берега, как получилось, что сюда никого не послали?

– Я был себе на уме; я никому ничего не сказал.

– Что?!

Сражающиеся были теперь на ногах. Кровь текла из укусов на груди шлюхи и из царапин, которыми были исполосованы грудь и спина педика. Шлюха взвизгнула и бросилась вперед. Уклонившись, педик дернул ее за волосы. Клок волос остался у него в руке.

– Горсть боли, Нэнни! – крикнул Виндзор. – Вот молодец! Шлюха, нагнувшись, атаковала снова. Ее когти сорвали его кожаный гульфик. Два лимона упали на песок, и толпа взорвалась грубым хохотом и мяуканьем.

Разъяренный педик дико хлестнул шлюху, которая проворно затанцевала в сторону от него, насмешливо указывая на его маленькие бритые гениталии.

– С ним все ясно, – сказал Hay.

– Нет, сэр! Погодите еще!

Держась подальше от шлюхи, педик аккуратно засунул вверх свои шарики, а пенис зажал в промежности. Hay был поражен.

– Исчезло!

– Смотрите, Ахиллес прячет свою пяту! – рассмеялся Виндзор.

Отпив из бутылки, Виндзор продолжал:

– Я был ими восхищен. Они были или какой-то экзотической религиозной группой, и в этом случае они имели право на изоляцию, или – а я об этом и мечтать не смел – или они были... ну, тем, чем они и являются. Я знал, что могло произойти, расскажи я об этом властям. Они были бы уничтожены за неделю; цивилизация решила бы их спасти путем их уничтожения, а эти люди стали бы сотрудничать с цивилизацией, ведя с ней борьбу не на жизнь, а на смерть. Да, некоторые, может быть, и выжили бы, дети, например, – они были бы перепрограммированы. Они были бы сейчас статистами, или торговцами, свободными в том, что они могут быть такими же, как и все остальные, то есть в своих тревогах об автомобильных кредитах и болезнях.

– Как вы вошли к ним в доверие? Виндзор улыбнулся.

– Осторожно. Я подбирался к ним так, как я подбирался бы к народу Тасадай или Хибаро, или к любому другому анахроническому обществу. Находясь далеко в море, я посылал им с приливом разные вещи: ром, порох и – глупость с моей стороны, но я не мог этого знать – стеклянные бусы и украшения. Я всегда прикладывал записку, предлагая дружбу, объяснял, что я хочу им только добра, уверял их, что я – единственный, кто знает об их существовании. Когда они в конце концов разрешили мне с ними встретиться, – Виндзор снова улыбнулся, – Л’Оллонуа сообщил мне, что я целый год сводил их с ума. Они никогда меня не видели, не могли меня поймать. В конце концов, они согласились со мной поговорить – среди океана, одно вооруженное судно против другого, – да и то лишь потому, что боялись, я разочаруюсь и расскажу о них другим.

Волна ярости поднялась в груди Мейнарда, – он думал, что ухе неспособен на такие переживания.

– Вы знаете, скольких жизней стоил ваш маленький эксперимент, ваше восхищение...

– Тьфу! – Виндзор проигнорировал этот упрек. – Когда цивилизация заболтает себя до того, что сама себя забудет, эти люди все еще будут существовать. Все сведено к простейшей, самой что ни на есть основной, неоспоримой добродетели – выживанию. Мораль, политика, философия – все направлено на эту единственную цель. И это единственное, к чему стоит стремиться.

– Выживать... чтобы делать что?

– Выживать, чтобы выживать. Не забывай, приятель, что человек – это все-таки животное. Цивилизация – это мех. Эти же люди бритые, они соответствуют своей природе, – говоря это, Виндзор смотрел на Мейнарда, но затем его внимание вновь переключилось на схватку, так как педик издал вопль боли.

Педик лежал на спине, свернувшись, и руками держался за свою окровавленную промежность. Шлюха сидела над ним на корточках, зажав ему горло.

Глядя на Виндзора, педик с мольбой протянул к нему руку.

– Доктор? – сказал Hay. – Он твой.

Виндзор с гримасой взглянул на несчастного побежденного.

– Он не красив, – сказал он, тряхнул головой и отвернулся. Когти шлюхи, впившиеся в горло педика, прервали его вопль.

Мейнард почувствовал растущее раздражение. Шлюха, исцарапанная и побитая, прошлась парадом вокруг поляны, триумфально крутя над головой кожаным гульфиком, с ухмылкой принимая аплодисменты толпы.

Глядя, как утаскивают тело педика, Мейнард заметил:

– Дорогостоящая вечеринка.

– Двое? Дорогостоящая? – переспросил Hay. – Нет. Многие сражения стоят больше.

Мейнард не видел, что Бет уходила с поляны, поэтому он удивился, увидев, как она появилась из темноты и размеренным шагом прошла на середину поляны. Она сменила одежду на чистую белую полотняную рубашку и намаслила себе кожу и волосы. Она выглядела застенчивой, девственной. Она молча встала рядом с котлом, сцепив руки впереди и опустив глаза.

– Тихо! – крикнул Hay. – Успокойтесь.

Шлюха села, шум в толпе утих.

– Гуди Санден желает сделать заявление. Подняв глаза, Бет сказала:

– Я больше не Гуди Санден. Я ношу ребенка Мейнарда. В толпе поднялся одобрительный шум. Hay сделал приветственный жест.

– Ты выполнил свою работу.