Остроумный Основьяненко - [28]
«Приятелем», не названным здесь по имени, был Плетнев. Ему и была отправлена в русском переводе повесть «Щира любов». Но, ознакомившись с ней, Плетнев (что бывало очень редко) выразил неудовлетворенность ее концовкой, которая, по его мнению, не соответствовала художественной правде, упрощала и обедняла основную коллизию произведения, нарушала логику развития характера главной героини, была данью идеализации. Это вызвало неприятие со стороны писателя (что также было для него совсем не характерно), и его жена Анна Григорьевна отвечала Плетневу от их общего имени: «Почему вы находите, что Галочка существо неземное? Право, мне жаль, что вы так думаете, чтоб в простом быту не было благородства души и возвышенных чувств! Я вас хочу уверить, что Галочка существовала и что теперь есть в том месте, где она жила, люди, которые рассказывают о ее уме и о красоте ее столько похвал, что они даже в песнях сохранились… Извините, что я так горячо вступилась за Галочку – мое милое дитя, которое тем более для меня интересно, что это истинное происшествие, о котором давно просила мужа описать его»[95].
Но вскоре и Квитка, и Анна Григорьевна изменили свое мнение и согласились с замечаниями Плетнева. Квитка изменил концовку повести и, посылая Плетневу новый вариант, писал: «Не далее как и сегодня, перечитывая, по обыкновению нашему ежедневному, последнее письмо Ваше, почтеннейший друг наш Петр Александрович, и с душевным восторгом принимая каждое выражение, каждое слово в том, как будто вновь его открыли, мы остановились на „Галочке“ и решились, соглашаясь с Вами, не отступить от истины. Ваши замечания справедливы; заключение неправдоподобно, не достойно чувств ее, неестественно. И вот другой, подлинный конец. Кажется, что оно ни по чему не подходит к „Марусе“, разве только что смерть, но совсем другого рода смерть – необходимая, неизбежная, против воли ее, победившая все ее желание жить. Хорошо ли и надобно ли после этого пускаться в подробности, уверять, что это было точно, объяснять, где место, на коем она жила, или оставить прежний конец. Это все зависит совершенно от решения Вашего, а если сказать мнение Анны Григорьевны (я, как ответчик, должен молчать перед судьями), то ей больше нравится этот конец, нежели прежний. Тот не будет отвечать заглавию, как-то унижает чувство ее, неприличен, не достоин ее, показывает деревенскую бабу, все истребившую из души; как увидела себя хозяйкою, матерью – все забыла. Перестаешь любить ее, принимать в ней участие, в другой раз не захочешь читать ее. Все это Анна Григорьевна нашла, внимательно прочитав Ваше письмо, и потом обратилась к рассмотрению обеих развязок, поручив мне дописать новый конец. Теперь она ждет с нетерпением нового года, ожидая увидеть свою „Галочку“ в 1 книжке „Современника“ и чем Вы ее кончите»[96]. Повесть была напечатана в 1839 г. в 16-м томе «Современника». А в 1840 г. в следующем 17-м томе появилась отдельная публикация, сопровожденная обширным предисловием Плетнева и озаглавленная «Вот любовь! Измененное окончание».
Как это нередко бывает у Квитки, «Вот любовь!» открывается достаточно пространным рассуждением, призванным подготовить читателя к правильному пониманию тех лиц и событий, которые предстанут перед ним в дальнейшем. Как дает понять само название повести, предметом этого рассуждения станет любовь. Этого предмета он касается постоянно. Любовь занимает центральное место в «Марусе», любовь определяет побуждения и поступки самоотверженной Ивги, и этот перечень не трудно продолжить. Но ни в каком другом произведении Квитки его представления о любви, его понимание любви, его видение идеальной любви не выявились с такой полнотой, как в повести, о которой пойдет речь.
С первых строк автор берет под сомнение, чтобы не сказать отвергает распространенные, принятые повсеместно представления о любви: «Что есть любовь? Много про нее и в книгах пишут, и рассказывают, да все, мне кажется, не так». Сквозь весь этот вступительный авторский монолог проходит многократно повторяемое понятие – «истинная любовь», Квитка настойчиво стремится показать, чем истинная любовь отличается от принимаемых за нее суррогатов. Она не возникает вследствие минутных, поверхностных впечатлений: «положены красивые ленты», «сама вся ловкенькая и приглянулась изо всех». А на другой день уже любит другую, а прежнюю и не вспоминает. «Это ли любовь? <…> Вот же, божусь, что это не любовь, а так, игрушка, забава, ветер. Ветром нанесло, ветром и выгонит».
Не возникает истинная любовь «от черных глаз, от долгой косы, от румяных щек», «не присматривается, черные или карие глаза, с горбиком ли нос, белая ли шея». Она выявляет себя в том, что «душа нашла другую, что, как сестры себе родные, сердце с сердцем сдружилось», и не могут жить друг без друга. Здесь Квитка говорит слова, полный смысл которых можно постичь, лишь дочитав до конца его повесть. Истинная любовь выявляет себя в самоотверженности: «Одному придется слёзку пролить, другой всю кровь свою рад отдать, чтоб утешить его; одного притесняют, обижают, другой за него и на муку, и на смерть готов. Когда одному из них приходится пострадать, век жить в беде, другой, не думая долго, сам кидается в беду, лишь бы другу его было хорошо. „Пострадаю, говорит; если и не вытерплю, умру? Нужды нет, но кого люблю, защищу от беды, избавлю от горя“. <…> Когда же такие любящиеся видят, что им невозможно соединиться, иначе один через другого будет страдать, беды терпеть, так он охотнее на всякое горе сам пойдет, сам век счастья не узнает, уедет, чтоб и слуха о нем не было, лишь бы друга избавить от беды, удалить всякое горе!..»
