Остроумие мира - [130]

— Нет, лучше сам отправлюсь в Петербург с поздравлением. Это будет легче и скорее.

* * *

В пятидесятых годах XIX века к управлению Кавказского наместничества было прикомандировано много чиновников, которым решительно нечего было делать. В числе их был и известный писатель В. А. Соллогуб, автор «Тарантаса». Когда наместником был назначен генерал Н. Н. Муравьев, он решил уволить всех бесполезных чиновников. При представлении ему служащих Муравьев заметил Соллогуба и спросил его:

— Вы автор «Тарантаса»?

— Точно так, ваше превосходительство!

— Так можете сесть в ваш тарантас и уехать!

* * *

Однажды русский изобретатель-самоучка И. П. Кулибин, удивлявший Петербург своими изобретениями и хитроумными приспособлениями, был спешно вызван по высокому приказу в Петропавловскую крепость.

Была поздняя осень, ночью прошла сильная буря, и наутро оторопевший комендант крепости с ужасом обнаружил, что знаменитый шпиль крепости заметно, на его взгляд, погнулся. Архитектор Кваренги, осмотрев шпиль, не сказал коменданту, обеспокоенному и растерянному, ничего определенного.

Несмотря на преклонные годы, Кулибин взобрался на вершину шпиля, осмотрелся вокруг, сделал в уме какие-то вычисления и визуальные измерения.

Спустившись вниз, он попросил провести его в помещение комендатуры, посмотрел, прищурившись, еще раз на шпиль из дверей комендатуры и сказал озабоченному коменданту:

— Не бойся, батюшка, и не расстраивайся так сильно — шпиль-то прямой! Это дверь у тебя кривая. Она покосилась после сильной ночной бури!

* * *

Известный автор стихотворного памфлета «Дом сумасшедших» А. Ф. Воейков был зол и завистлив, и таковы же были его многочисленные выходки, из которых достаточно будет привести для примера одну-две. А. А. Краевский, будучи в гостях у Владиславлева, увидал у него на стене портрет Н. И. Греча. Краевский удивился и спросил хозяина, неужели он так почитает Греча, что даже портрет его у себя повесил. Присутствовавший при этом Воейков сказал: «Ах, Андрей Александрович (Краевский), дайте вы ему пока, до виселицы-то, хотя на гвоздике повисеть!»

У Воейкова был орден 3-й степени, а у Греча тот же орден степенью ниже. Воейков, прав он был или нет, был убежден, что Греч ему ужасно и злобно завидует из-за этого ордена, и однажды высказал ему это в глаза и при свидетелях. Задетый за живое Греч ответил ему:

— С какой же стати я стану завидовать незаслуженному кресту?

Эта отповедь всех рассмешила, а Воейков со злой иронией сказал, что он завел тетрадку и записывает все острые слова Греча, а потом их соберет, напечатает и наживется на этой книжке.

— Завидую вам, — заметил Греч. — А вот мне от вас нечем поживиться!

* * *

Н. И. Греч был членом Английского клуба. Знаменитый Фаддей Булгарин все приставал к нему, чтобы он и его провел в члены клуба. Но в клубе Булгарина знали, не любили и на выборах забаллотировали. При первой встрече после выборов Булгарин, конечно, бросился к Гречу с вопросом: «Ну что, выбрали меня?»

— Единогласно! — воскликнул Греч с торжеством. И в то время, как физиономия Булгарина расцветала и лоснилась от самодовольства, он продолжал: — Единогласно, в буквальном смысле этого слова, ибо один только мой голос и был в твою пользу.

* * *

Одесский генерал-губернатор Ланжерон был родом француз. Однажды за обедом во дворце он сидел рядом с генералами Уваровым и Милорадовичем. У них обоих была настоящая страсть говорить на французском языке, хотя они знали его совсем слабо и говорили Бог весть как. Император Александр Павлович, который заметил во время обеда, что генералы очень оживленно между собой беседуют, спросил у Ланжерона, о чем они так горячо говорили. Вы, дескать, и сидели рядом, и верно слышали.

— Я все слышал, государь, — ответил Ланжерон, — но, к несчастью, они говорили, должно быть, как я догадываюсь, по-французски, и поэтому я ровно ничего не понял.

* * *

Ланжерон был чрезвычайно рассеян.

Кто-то застал его в кабинете— он сидел с пером в руках и писал отрывисто, с размахом и после подобного размаха повторял на своем ломаном русском языке:

— Нье будет, нье будет.

Что же оказалось? Он пробовал, как бы подписывал фельдмаршал граф Ланжерон, если бы его пожаловали в это звание, и вместе с тем чувствовал, что никогда фельдмаршалом ему не бывать.

* * *

В другой раз, чуть ли не на заседании какого-то военного совета, заметил он собачку под столом, вокруг которого сидели присутствующие. Сначала он, неприметно для других, стал пальцами призывать ее к себе, затем стал ласкать, когда она подошла, и вдруг, причмокивая, обратился к ней с ласковыми словами. Все эти выходки Ланжерона не сердили, а только забавляли и смешили зрителей и слушателей, которые уважали в нем хорошего и храброго генерала. В турецкую войну, в армии, известно сказанное им во время сражения подчиненному, который неловко исполнил приказание, ему данное:

— Вы пороху нье боитесь, но зато вы его нье видумали.

* * *

Ланжерон был умный и довольно деятельный генерал, но ужасно не любил заниматься канцелярскими бумагами — он от них прятался или скрывался, выходя из дому по черной лестнице. Во время турецкой войны молодой Каменский у него в палатке объяснял планы будущих военных действий. Как нарочно, на столе лежал французский журнал. Ланжерон машинально раскрыл его и напал на шараду. Продолжая слушать изложение военных действий, он невольно занялся разглядыванием шарады. Вдруг, перебивая Каменского, вскрикнул: