Остроумие мира - [120]

* * *

Н. В. Гоголь бывал на вечерах у Н. М. Языкова, где всегда царили страшная вялость и скука. Гости безмолвно сидели, курили, лишь изредка перекидываясь короткими фразами. Просиживали так целый вечер и скучные расходились по домам. Однажды Гоголь, уставший молча сидеть и сражаться с зевотой, в конце вечера встал и возгласил:

— Ну, господа, пора нам и кончать нашу шумную беседу!

* * *

Граф Хвостов был одержим неутолимым зудом стихотворчества, но его произведения, тяжелые, безобразные и нелепые по внешней форме, часто почти бессмысленные, возбуждали общий хохот. Известный баснописец А. Е. Измайлов превосходно характеризовал его тяжеловесную музу в двух своих эпиграммах. Одна из них гласит:

В Крылова притчах мы читаем, что петух, В навозе рояся, нашел большой жемчуг. Но клада не найдешь такого, Хоть трижды перерыв Хвостова.

Господь послал на Патер воду, Хвостов сейчас скропал и оду. Пословица недаром говорит: Беда — беду родит.

* * *

После назначения Н. М. Карамзина на должность историографа он делал визиты. В одном доме, не застав хозяина, он приказал лакею записать свое звание и имя: «историограф Карамзин».

— Покажи-ка, как ты записал? — полюбопытствовал он, продиктовав лакею эти слова, и прочитал запись, сделанную лакеем: «Карамзин, граф истории».

* * *

Когда М. Н. Загоскин читал первые отрывки из «Юрия Милославского» своим знакомым, все оставались поражены яркой талантливостью этого произведения. Загоскина знали и раньше, знали, что он обладает талантом, но не думали, что его талант так значителен. Кто-то из знакомых простодушно выразил это общее изумление словами:

— Мы от вас, признаться, даже и не ожидали такого великолепия.

— Я и сам не ожидал, — с таким же простодушием отвечал Загоскин.

* * *

Расскажем злую шутку А. С. Пушкина с лицейским гувернером Трико. Этот Трико, гувернер Царскосельского лицея, где воспитывался Пушкин, не пользовался любовью лицеистов. Случилось, что Пушкин с товарищами вздумал погулять в Петербурге; попросились у Трико, а тот не отпускал. Решили этим запрещением пренебречь, но так как опасались, что Трико непременно пустится в погоню, то и обезопасили себя на всякий случай такого рода штукой.

В те времена на шоссе под Петербургом были устроены заставы, около которых проезжающих останавливали, спрашивали имена и записывали их и только после записи пропускали дальше. Озорные лицеисты устроились так, что впереди ехал один из них, потом позади, на некотором расстоянии, другой, а за ним, опять-таки на известной дистанции, Трико, гнавшийся за ними по пятам, чтобы их настичь, вернуть и засадить в лицейскую кутузку.

Итак, подъезжает к заставе первый лицеист, скажем, Пушкин. Заставный чин его останавливает, спрашивает имя.

— Александр Однако. — объявляет Пушкин.

Странное имя, конечно, производит на стража некоторое впечатление, но… мало ли какие бывают имена, особенно в Питере, где такая пропасть иностранцев. «Однаку» записывают и пропускают, не говоря ни слова.

Подъезжает вслед за ним товарищ (кажется, Кюхельбекер). Останавливают.

— Как фамилия?

— Василий Двако!

Впечатление от странности людских имен усиливается. В уме стража заставы, несомненно, совершается сопоставление двух имен: Однако, Двако!.. Но мнительность еще не назрела до степени активного сомнения; Кюхельбекер пропускается. Подъезжает злополучный гувернер.

— Как фамилия?

— Трико.

Теперь уже сомнений никаких! Ясное дело, что это все одна шайка шутников, шалопаев, а может быть, и мошенников. Заставные чины, конечно, горько пожалели, что упустили первых двух: их и след простыл; но зато третий-то уж не уйдет. И несчастный Трико целые сутки просидел на заставе под арестом, пока выяснилось дело.

Плотно покушав и выпив много шампанского на одном обеде, А. С. Пушкин беседовал с какой-то дамой, лицо которой носило чрезвычайно обильные следы оспы. У поэта вырвалось какое-то неловкое словечко, не понравившееся даме, и она осадила его:

— Александр Сергеич, у вас уже начало двоить в глазах.

— Не двоить, сударыня, а рябить!.. — поправил Пушкин.

* * *

Известный собиратель народных песен и сказаний, П. И. Якушкин, страдал одним из наших национальных пороков: пристрастием к спиртным напиткам. Однажды его пригласил на завтрак граф Строганов. Якушкин явился к нему, видимо, навеселе.

— Да вы, как кажется, уже позавтракали? — спросил граф.

— Позавтракать не позавтракал, а чуточку выпил.

— Что же теперь будем делать? — спросил граф.

— Выпьем еще чуточку! — отвечал Якушкин.

* * *

Один из придворных чинов подал императору Николаю I жалобу на офицера, который выкрал у него дочь и без разрешения родителей обвенчался с ней. Николай на жалобе написал: «Офицера разжаловать, брак аннулировать, дочь вернуть отцу, считать девицей».

* * *

Какому-то богатому саратовскому помещику захотелось непременно увидеть государя. Для этого он, недолго думая, прикатил в Петербург. Гуляя около Зимнего дворца, помещик однажды встретил статного, высокого роста мужчину в офицерской форме и плаще и, приняв его за одного из служащих при дворе, просил у него совета, как увидеть государя. Незнакомцу он подробно рассказал при этом о своем общественном, семейном и материальном положении и прочем.