Осторожно: Терра! - [5]

Однако речь пока идет о возникновении земледелия, а начался разговор о том, чем же заполнить ту пропасть, что отделяет культурное растение от его дикого предка (к тому же чаще всего наукой не обнаруженного).

Растениеводы давно заметили, что для изменения вида растения необходимо, чтобы оно не слишком было «привязано к своему роду». Слабость наследственной основы — залог либо вырождения (вымирания), либо нового видообразования.

Таким образом, перед человеком вначале встала задача — расшатать механизм наследственности растения. Решить ее можно было с помощью единственного, зато весьма действенного, инструмента — собственного аппетита. И надо сказать, с этой задачей человек справился.

Для всего живущего Земля — большое общежитие. Однако постояльцы в нем не просто сосуществуют, а активно сотрудничают. Правда, иногда это сотрудничество выражается лишь в том, что один вид просто поедает другой. Растения, однако, чаще помогают друг другу в нелегком своем существовании. Поэтому-то в дикой природе почти никогда не встречаются большие массивы, заросшие одним видом.

Между тем человек не склонен был есть все подряд. В зарослях он выбирал лишь отдельные, более вкусные или более крупные экземпляры. Уничтожение одного вида мгновенно приводило к нарушению установившегося равновесия: соседи погибшего представителя съедобной флоры вынуждались либо погибнуть, либо приспособиться к новым бытовым условиям. А последнее и означало как раз ослабление наследственной основы.

Следствия порождали новые причины…

Нестойкая, пластичная наследственная основа исходных диких форм приводила к тому, что в зарослях такого рода растений (например, злаков) в условиях скученности на одной сравнительно небольшой площади происходит интенсивное перекрестное опыление, ведущее к существенной неоднородности потомства, с сильно варьирующими от особи к особи свойствами. В потомстве с подобными различными «характерами» обнаруживаются, например, формы, отличающиеся по весу или сроком созревания плода. Мелкоплодные формы (например, у моркови и свеклы) обычно раннеспелы, крупноплодные — созревают позднее. Собирание человеком подобных растений вызывало искусственное отделение друг от друга крупноплодных форм от мелкоплодных, поскольку их собирали в разное время. Конечно, подобный отбор кажется весьма примитивным, однако, учитывая, что длился он тысячелетиями, следует признать возможным накопление мелких сдвигов, которые постепенно могли привести к качественным изменениям природы растения.

Заметим, что в данном случае «не ведающий, что творит» предок наш, понятия не имевший ни о какой селекции, выступает как селекционер, отбирающий наиболее ценные особи и работающий далее только с ними. Конечно, последнего собиратель не делал, он просто съедал отобранные плоды или семена. Но при этом переносил их на некоторое расстояние от места произрастания, терял на месте стоянки (часто еще кратковременной), и попавшие в унавоженную землю семена оказывались в новых, иногда более благоприятных условиях. Разрастаясь, они давали потомство с более крупными плодами. Таким образом, и здесь действовал хотя и непреднамеренный, но все же искусственный отбор, который следовало бы назвать «докультурным», ибо культура земледелия отстояла от описываемой эпохи на многие тысячелетия.

Немаловажным было и то обстоятельство, что в своих странствованиях люди способствовали быстрому распространению употребляемых ими в пищу растений. Растения и их семена переносились зачастую достаточно далеко от места начального произрастания. Это вызывало более или менее резкое изменение почвенно-климатических условий жизни растения, которое, с одной стороны, вело к ослаблению его наследственной стойкости, с другой — усиливало борьбу за существование. В новых условиях могли отсутствовать естественные враги данного вида, в связи с чем он получал условия для более бурного развития и появления новых сложных гибридов, обладающих новыми свойствами. Тысячелетний отбор той или иной расы гибридного происхождения в условиях жестокой борьбы за существование приводил вновь к появлению мелких сдвигов в составе потомства, к появлению местных типов и новых растений, близких к культурным.

Таким образом, древнейший растениевод о земледелии и понятия не имел. Зато ему удалось первым на Земле вырастить хлеб и испечь из него первый каравай.

Итак, теперь мы можем ответить на вопрос — кто же был первым растениеводом? Приходится признать, что к созданию культурных растений хлебороб почти никакого отношения не имеет. Наибольший успех в деле преобразования природы, оказывается, выпал на долю того самого далекого нашего предка, который, по мнению многих ученых, занимался присвоением готовых продуктов природы. Но что же это за «присваивающая экономика», которая дала такой результат, о котором современная наука может только мечтать? Как она могла превратить невзрачную травку, покрывающую наши луга и называемую по-латыни Aegilops с немощным колоском и невидными зернами, в культурное, сильно плодоносящее растение?

Собственно, такой экономики человеческое общество не знало, и «присваивающей» ее можно назвать условно, так как в течение всего своего существования оно в большей или меньшей степени присваивало продукт труда предшествующих поколений. Технология производства человеком средств к жизни всегда была процессом активным, ибо, как писал Маркс, «технология раскрывает активное отношение человека к природе, непосредственный процесс производства его жизни».