Осторожно! Мечты сбываются - [2]

Сабелькин вздохнул, откупорил заначенную бутылку вискаря. Гори оно всё огнём вместе с Новым годом, ёлкой и этой невыносимой жизнью.

«Давай, сволочь, включайся, — приказал Цицерону Паша, — не филонь. Похоже, настал твой день. Все равно она сегодня вернется, я уверен. Поймёт, что непомерно осчастливила зятя своим отсутствием, и вернется. Но я уже не тот. Созрел для серьезного разговора. Ой, созрел, как никогда. Осталось только сжечь за собой мосты. Чтобы отступать было уже некуда».

Сабелькин пока не мог выбрать, что лучше: разбить любимую тёщей вазу, или налить кипятка в горшки с фиалками. Оба злодеяния в равной степени были способны довести до нужного настроения и Серафиму Аристарховну, и самого Пашу, но в последний день уходящего года хотелось совершить по-настоящему ужасный поступок. Такой, чтобы самому стыдиться весь следующий год, а помнить — до конца своих дней.

«Ёлка! — сообразил Сабелькин. — Ну, конечно! Почему я сразу не догадался? Нужно нарядить, как полагается, а затем опрокинуть на пол вместе с игрушками. Тёща над ними так трясется. Говорит, что старинные. Некоторым стекляшкам по шестьдесят с лишним лет. Это будет символично».

Шары из разноцветного стекла, бусы и мишура хранились на антресолях в большом старом чемодане. Паша усилием воли подавил желание просто швырнуть его на пол. Злодейский замысел требовалось воплощать в жизнь по всем правилам. Чего только не лежало в оклеенном изнутри пожелтевшими от времени газетами чемодане. Сабелькин впервые разбирал его содержимое самостоятельно. Криворукому зятю тёща не доверяла брать в руки драгоценные игрушки, многие из которых были едва ли не старше её самой. Сегодня разогретый вискарем Паша проявлял чудеса ловкости, без проблем, цепляя на еловые ветви раритетную новогоднюю атрибутику. Двухметровое дерево постепенно превращалось в настоящее произведение искусства. Чувствуя духовное родство с Геростратом, Сабелькин повесил последний стеклянный шар, слез с табурета и отошёл на середину комнаты. Чего-то не хватало для цельного восприятия знакомого с детства образа.

— Звезда! Ну, конечно же!

Еще в прошлом году старинная звезда из тонких стеклянных трубочек рассыпалась буквально в руках у Серафимы Аристарховны, долго потом горевавшей об утраченной реликвии. Новое навершие собирались приобрести в январе, затем вспомнили о такой надобности, когда разбирали ёлку, но тогда уже и купить подходящий аксессуар было негде. Потерпев неудачу в общении с Цицероном, Паша спросил у «внутреннего Герострата»:

— Без звезды ель сгодится на поругание?

— Да ты рехнулся? — возмутился увековеченный в народной памяти поджигатель храма Артемиды Эфесской. — Без верхушки твоё дерево — всё равно, что статуя Зевса без головы. Не тот коленкор.

— Тоже верно.

Сабелькин пошарил в чемодане среди лохмотьев ваты, в которую тёща заботливо упаковывала ёлочные игрушки. Кроме пригоршни конфетти ничего не отыскал, зато увидел, как из-под надорванной газетной подкладки выглядывает краешек картинки.

«Заяц. — узнал Паша. — В рукавицах и шапке. Надо же, тёща моя в незапамятные времена что-то здесь припрятала, а я клад её раскопал. Наверное, портрет Сталина. Хотя, причем тут заяц?».

«Что-то» оказалось поздравительной открыткой, датированной одна тысяча девятьсот пятьдесят вторым годом. На картинке веселые зверюшки водили хоровод вокруг ёлки, увенчанной большой красной звездой, что снова напомнило об ущербности наряженного Сабелькиным новогоднего дерева. На обратной стороне старой открытки обнаружились пятна коричневого цвета. После употребления в одно лицо большой бутылки виски, с Пашиным зрением стали твориться странные вещи. Временами фокусировка пропадала, и предметы начинали расплываться, теряя привычные очертания. Но с пятнами произошло обратное. Расположенные в произвольном порядке коричневые кляксы сложились в изображение головы бородатого старика в опушённой мехом шапке.

— Ну, чисто Дед Мороз, — восхитился Сабелькин, — а вот глаз нету. Непорядок. Из чего бы их соорудить?

В стакане оставалась пара капель вискаря, которые Паша недрогнувшей рукой уронил на почтовую открытку.

Составленный из пятен старик обрел зрение, а в следующий миг подмигнул.

— Не стоило без закуси пить, — вздохнул Сабелькин. — До галюнов я ещё ни разу не надирался. Ну, здравствуй, дедушка Мороз, борода… не пойми из чего…

— И тебе не хворать, внучек! — засмеялся нарисованный дед. — С наступающим!

— Во, вштырило! Гы-ы-ы… Вискарик, видно, палёный попался. А с виду, приличный лейбл.

— Спасибо тебе, внучек, и напитку заморскому за то, что из плена многолетнего меня освободили.

— Прикольный ты, галюн. — Паша обрадовался неожиданному собеседнику. С Геростратом общаться больше не хотелось. — А это, как его… подарки мне принёс, пи… э-э-э… Ну, в общем?

— А как же. — расплылся в улыбке глюк. — Квалификацию за годы бездействия растерял, но на исполнение пары заветных желаний сил моих хватит.

— Почему два? — поморщился Сабелькин. — Ты хуже золотой рыбки, что ли? У ей три раза можно просить! И я так хочу!

— Не наглей! — нахмурился дед. — Говорю же, не в форме пока. Выполню два, да и то не сразу. Одно сейчас, а другое попозже — когда тост произносить станешь. Чего тебе больше всего хочется?