Осторожно HOT DOG, или Современный активный английский - [17]
Hit the jackpot. Это значит: "подфартить, поймать удачу".
- Your new gadget hit the jackpot, - Твое новое приспособление ловит синюю птицу-удачу! - смеется ковбой Билл, глядя, как огородное пугало Джона, вращаясь на ветру, распугивает всех ворон.
Hit on. Можно и hit upon. Переводится так: "нарваться", "найти", "наткнуться", "добиться".
Комиссар полиции Ле Пешен говорит сержанту Майклу Холдуину после успешного задержания подозреваемого в ограблении магазина, который (подозреваемый) неожиданно для самого комиссара взял и оказался настоящим преступником:
- Было несколько придурков, которые могли так бездарно вскрыть этот магазин. But I hit on the right one the first time. - Но я с первого раза наткнулся на того, кого'надо.
Hit it off. Это - "быть.в отпаде", "тащиться друг от друга", "ладить…"
- Mick and Jane hit it off with each other,- говорит Джон своей девушке Сью. Что значит: Мику и Джейн очень даже классно вдвоем.
Теперь возьмем выражение hit or miss. Оно хорошо толкуется соответствующими русскими словами "наугад", "авось", "пальцем в небо"…
Наши простодушные ковбои Билл и Джон приехали в Канзас-Сити, где живет кузен Джона. Название улицы Джон знал, а вот номер долю забыл. "Не беда,- сказал он по дороге Биллу,- я там в детстве бывал и отлично все помню, у меня вообще отличная память. Там всего лишь два дома ".
- Ну, и где здесь хижина твоего родственничка?! - возмущенно обводит взглядом улицу с тремя-четырьмя десятками домов ковбой Билл.
- OK, we just should ring doorbells hit or miss. - Ну xopoшо, мы просто будем звонить в дверь наудачу,- нашелся Джон.
Следующая сцена переносит нас в бар, где три ковбоя отмечают встречу за кружкой паршивого (с нашей точки зрения) американского пива "Бадвайсер " и вспоминают общих друзей и родственников, которых кузен Джона не видел со дня своего великого переселения из штата Юта в Канзас.
- Помнишь красотку Мэри, что вышла за твоего дружка Хуга?- спрашивает Джон.
- Ну,- кивает родственничек.- Hug began to hit the sauce when Mary left him. - Хуг беспробудно запил с тех пор, как Мэри бросила его.
Hit the sauce (дословно: "вдарить по соусу") будет означать: "сесть на стакан", "уйти в запой".
Ну, и последнее место хит-парада занимает выражение hit the nail on the head, что эквивалентно нашему "то, что доктор прописал". У них это, как видим: "щелкнуть ногтем по голове".
Пример.
В мэрии Нью-Йорка идет заседание, и комиссар Ле Пешен отчитывается о проделанной работе. Проблемы есть, но лучшая защита - это нападение, и комиссар с гневом говорит о бюджете, выделенном на их нужды. Они не смогли поднять зарплату полицейским, из-за чего многие талантливые детективы ушли на пенсию или работают теперь в другом штате.
- Your talk hit the nail on the head! - Ваша речь, комиссар,- это то, что доктор прописал! - восхищенно хлопает по плечу комиссара сержант Майкл после того, как Ле Пешен садится на место.
Русского, говорящего на английском, сразу отличает от других неамериканцев то, что только мы пользуемся сокращениями типа haven't, isn't. Я однажды спросил знакомого шестидесятилетнего лондонца, правильно ли будет.говорить именно так. Почтенный джентльмен ответил, что все эти "хэвен'ты" и "изн'ты" хотя и встречаются в Англии, но уже давно не считаются хорошим английским. А спросил я его так потому, что только что вернулся из Америки и, разговаривая, не сокращал отрицательную частицу not - в отличие от одной русской переводчицы, что сразу резануло мне ухо, так как после США мой английский вообще претерпел существенные изменения; Да, действительно, не нужно сокращать not, а если вы хотите сообщить, к примеру, что у вас нет денег, то лучше сказать Ihave no money или I don't have money. Ну, а если уж вы и говорите haven't, то в таком случае продолжите свою мысль и скажите, что же у вас есть. Вот так: "I have not money, but plastic. - У меня нет денег, но у меня есть кредитка". Ибо not - это наша отрицательная частица "не". Если же вы хотите сказать, что у вас вообще нет денег (очень часто приходится признаваться в этом и в приватных беседах, и на переговорах с участием официальных лиц), то говорите Ihave no money.
- John, have you tickets? - У тебя есть билеты? - спрашивает Мик Джона, когда они садятся в московский автобус, зная. что бешеные контролеры последнюю шкуру спустят, невзирая, кто ты и откуда.
- No. I have no tickets. - Нет, у меня нет никаких билетов, - пожимает плечами Джон.
То же и с not в контакте с глаголом to be.
- Is it a West Side 88? - Это Уест Сайд, 88-я улица?
- No, it's not. It's 89. - Нет. Это 89-я.
- Is she a company manager? Она - директор этой компании? - с восхищением провожает взглядом американский бизнесмен красавицу, горделиво прошедшую мимо него и его минского дилера.
- No, she's not. She's just a secretary. - Нет, она просто секретарша, - отвечает дилер, усмехнувшись. - Здесь такие важные секретари, босс.
- Are you our new cleaners? Вы - наши новые уборщики? - спрашивает директор колледжа Мика и Джона, когда они заходят в его кабинет, чтобы отпроситься с занятий.
Книга «Тропою волка» продолжает роман-эпопею М. Голденкова «Пан Кмитич», начатую в книге «Огненный всадник». Во второй половине 1650-х годов на огромном просторе от балтийских берегов до черноморской выпаленной степи, от вавельского замка до малородных смоленских подзолков унесло апокалипсическим половодьем страшной для Беларуси войны половину населения. Кое-где больше.«На сотнях тысяч квадратных верст по стреле от Полоцка до Полесья вымыло людской посев до пятой части в остатке. Миллионы исчезли — жили-были, худо ли, хорошо ли плыли по течениям короткого людского века, и вдруг в три, пять лет пуста стала от них земная поверхность — как постигнуть?..» — в ужасе вопрошал в 1986 году советский писатель Константин Тарасов, впервые познакомившись с секретными, все еще (!!!), статистическими данными о войне Московии и Речи Посполитой 1654–1667 годов.В книге «Тропою волка» продолжаются злоключения оршанского, минского, гродненского и смоленского князя Самуэля Кмитича, страстно борющегося и за свободу своей родины, и за свою любовь…
Михаил Голденков представляет первый роман трилогии о войне 1654–1667 годов между Московским княжеством и Речью Посполитой. То был краеугольный камень истории, ее трагичный и славный момент.То было время противоречий. За кого воевать?За польского ли короля против шведского?За шведского ли короля против польского?Против московского царя или с московским царем против своей же Родины?Это первый художественный роман русскоязычной литературы о трагичной войне в истории Беларуси, войне 1654–1667 годов. Книга наиболее приближена к реальной истории, ибо не исключает, а напротив, отражает все составляющие в ходе тех драматических событий нашего прошлого.
Эта книга завершает серию приключений оршанского князя пана Самуэля Кмитича и его близких друзей — Михала и Богуслава Радзивиллов, Яна Собесского, — начатых в книге «Огненный всадник» и продолженных в «Тропою волка» и «Схватка».Закончилась одиссея князя, жившего на изломе двух эпох в истории белорусского государства: его золотого века и низвержения этого века в небытие, из которого страна выбирается и по сей день. Как верно писал белорусский поэт Владислав Сырокомля: «Вместе с оплаканными временами Яна Казимира кончается счастливая жизнь наших городов».
Книга «Схватка» завершает трилогию, которую автор назвал «Пан Кмитич», состоящую из трех книг: «Огненный всадник», «Тропою волка» и «Схватка».Что касается фактов исторических, то единственное искажение, к которому прибегает автор — это сжатие времени, ибо даже в трех пухлых книгах не описать все значимые события тех огненных тринадцати лет ужасной войны. В романе также достаточно близко к правде отображен колоритный мир простых людей XVII века, их верования и традиции.Иллюстрации М. А. Голденкова.
Информация, изложенная в этой книге, не представляет никакой тайны. Однако по исторически сложившимся причинам ее не принято широко обсуждать и исследовать. Автор считает это большой ошибкой, потому что искажение исторической информации рождает лишь встречное искажение и тормозит процесс либеральных преобразований в обществе.Именно имперское искажение истории рождает экстремистские течения. Объективный же анализ истории и есть путь к народному согласию.
Книга, которую вы держите в руках, — поиск ответов на те вопросы, которые задают учителям не в меру любопытные школьники, не получая ясных объяснений.Кто же такие древние русские, предки украинцев, русских России и беларусов? Почему одни из них как на старшего брата взирают на Москву, а других поворачивает в обратную сторону? Что есть Беларусь, Русь, Россия, Москва и наши предки русы?
На протяжении всей своей истории люди не только создавали книги, но и уничтожали их. Полная история уничтожения письменных знаний от Античности до наших дней – в глубоком исследовании британского литературоведа и библиотекаря Ричарда Овендена.
Обновленное и дополненное издание бестселлера, написанного авторитетным профессором Мичиганского университета, – живое и увлекательное введение в мир литературы с его символикой, темами и контекстами – дает ключ к более глубокому пониманию художественных произведений и позволяет сделать повседневное чтение более полезным и приятным. «Одно из центральных положений моей книги состоит в том, что существует некая всеобщая система образности, что сила образов и символов заключается в повторениях и переосмыслениях.
Андре Моруа – известный французский писатель, член Французской академии, классик французской литературы XX века. Его творческое наследие обширно и многогранно – психологические романы, новеллы, путевые очерки, исторические и литературоведческие сочинения и др. Но прежде всего Моруа – признанный мастер романизированных биографий Дюма, Бальзака, Виктора Гюго и др. И потому обращение писателя к жанру литературного портрета – своего рода мини-биографии, небольшому очерку о ком-либо из коллег по цеху, не было случайным.
Андре Моруа – известный французский писатель, член Французской академии, классик французской литературы XX века. Его творческое наследие обширно и многогранно – психологические романы, новеллы, путевые очерки, исторические и литературоведческие сочинения и др. Но прежде всего Моруа – признанный мастер романизированных биографий Дюма, Бальзака, Виктора Гюго и др. И потому обращение писателя к жанру литературного портрета – своего рода мини-биографии, небольшому очерку, посвященному тому или иному коллеге по цеху, – не было случайным.
Как литература обращается с еврейской традицией после долгого периода ассимиляции, Холокоста и официального (полу)запрета на еврейство при коммунизме? Процесс «переизобретения традиции» начинается в среде позднесоветского еврейского андерграунда 1960–1970‐х годов и продолжается, как показывает проза 2000–2010‐х, до настоящего момента. Он объясняется тем фактом, что еврейская литература создается для читателя «постгуманной» эпохи, когда знание о еврействе и иудаизме передается и принимается уже не от живых носителей традиции, но из книг, картин, фильмов, музеев и популярной культуры.
Что такое литература русской диаспоры, какой уникальный опыт запечатлен в текстах писателей разных волн эмиграции, и правомерно ли вообще говорить о диаспоре в век интернет-коммуникации? Авторы работ, собранных в этой книге, предлагают взгляд на диаспору как на особую культурную среду, конкурирующую с метрополией. Писатели русского рассеяния сознательно или неосознанно бросают вызов литературному канону и ключевым нарративам культуры XX века, обращаясь к маргинальным или табуированным в русской традиции темам.