Остёр до дерзости - [2]
Но все изменилось с восшествием на российский престол Павла I, хотя, надо признать, именно драконовские порядки сего сумасбродного венценосца спровоцировали Ермолова на сатиру и злоязычие. И, конечно, не одного Ермолова. В помещичьий дом в сельце Смоляничи, что в Краснинском уезде Смоленской губернии, куда с 1797 г. был вхож Алексей, часто съезжались офицеры из расквартированных в губернии полков. Многие из них были отставлены от службы императором-самодуром. В имении была богатейшая библиотека, и друзья читывали вслух и разбирали сочинения Вольтера, Дидро, Гельвеция, Руссо, Радищева.. Офицеры горячо отстаивали русскую самобытность, спорили о ⌠царстве разума■, а кое-кто даже ⌠обнажал цареубийственный кинжал■ и одобрял радикальные меры Французской революции (кстати, в подвалах дома хранился изрядный арсенал оружия и более шести пудов пороху). И хотя взгляды друзей не отличались стройностью, да и конкретной программы действий не было, но здесь открыто осуждалась патологическая жестокость, произвол и пруссофилия Павла, которого аттестовали не иначе как ⌠Бутов■ и ⌠Курносый■; сторонников же его режима презрительно называли ⌠клопами■, ⌠сверчками■, ⌠мухами■. Строгая конспирация соблюдалась ядром кружка, участники коего носили условные имена: полковник Дехтерев √ Гладкий, отставленный от службы единоутробный брат Ермолова Каховский √ Молчанов, сам Ермолов √ Еропкин. Интересно, что согласно В.И. Далю, прозвание ⌠Еропкин■ происходит от слова ⌠Еропа■ и знаменует собой человека ⌠надутого, чванного, самодовольного■. Едва ли эти качества были присущи молодому Ермолову, хотя самолюбие и чувство собственного достоинства были свойственны ему вполне. Следует заметить, что вообще прозвища кружковцам давались иногда самые парадоксальные: так, офицера по фамилии Ломоносов именовали Тредиаковским (а ведь известно, что в XVIII в. В.К. Тредиаковский и М.В. Ломоносов были литературными антагонистами).
До нас дошло письмо Ермолова в Смоленск А.М. Каховскому от 13 мая 1797 г. Он пишет его из г. Несвижа (что под Минском), где его рота участвует в военных учениях, на коих присутствует сам император. Автору претит шагистика и парадомания павловского правления. Вот что пишет он о Павле: ⌠У нас он был доволен, но жалован один наш скот■. Это замечательный образчик ермоловского остроумия: ведь речь идет здесь вовсе не о животных, а о тупых, угодливых, безынициативных, ⌠оскотинившихся■ особях рода человеческого (неслучайно шутка эта будет им впоследствии неоднократно повторена). Как пример тому: шефа своего полка он представляет ⌠Прусской Лошадью (на которую Государь надел в проезде орден 2-го класса Анны)■. Издевательски описывает он и появление на плацу самого монарха: ⌠Несколько дней назад проехал здесь общий наш знакомый г. капитан Бутов; многие его любящие, или, лучше сказать, здесь все бежали ему навстречу, один только я лишен был сего отменного счастья...., но я не раскаиваюсь, хотя он был более обыкновенного мил■. В конце письма стояла характерная подпись: ⌠Проклятый Несвиж, резиденция дураков■.
Но кружок вольнодумцев просуществовал недолго и был раскрыт ⌠сверчками■, сиречь тайной полицией Павла. (Ермолов мрачно каламбурил по этому поводу: ⌠Чем отличается беременная женщина от полицейского? Женщина может и не доносить, а полицейский донесет обязательно■). Их обитель в Смоляничах подверглась обыску и среди прочих бумаг выплыло наружу то ⌠продерзостное■ письмо Ермолова А.М. Каховскому. Алексей Петрович был схвачен, доставлен в Петербург и посажен в каземат Алексеевского равелина. Но сказал же Ермолов о Павле, что тот ⌠был более обыкновенного мил■: не прошло и двух месяцев, как царь освободил Алексея Петровича из заключения и в виде особой монаршей ⌠милости■ сослал его на вечное поселение в Кострому.
По счастью, жизнь нашего героя протекала там спокойно: он пользовался благоволением губернатора, был предоставлен себе и мог заняться самообразованием. Здесь, в ссылке, он усердно постигает латинский язык, изучать который начал еще в Благородном пансионе. Каждый божий день его чуть свет будит костромской протоиерей и ключарь Егор Арсеньевич Груздев со словами: ⌠Пора, батюшка, вставать: Тит Ливий нас давно уже ждет!■. Под руководством сего ментора Алексей Петрович научился свободно читать в подлинниках Вергилия и Горация, Сенеку и Юлия Цезаря и др. Вообще, древнеримская цивилизация и культура сопутствовали Ермолову на протяжении всей его жизни. Он вспоминал, например, что в детстве, на печи в родительском доме изображена была Церера √ древнеримская богиня плодородия. Неудивительно, что и своего денщика Федула он переименует в Ксенофонта. А как благоговел он перед Тацитом, фрагменты из ⌠Анналов■ и ⌠Истории■ которого буквально цитировал наизусть! Критики и в писаниях самого Ермолова обнаруживали ⌠тацитовский слог■. ⌠На миг ему представилось, - пытается проникнуть в думы нашего генерала Олег Михайлов, - что вместо егерей впереди идут легионеры √ в белых плащах, сандалиях, панцирях и блестящих шлемах с широким гребнем. А он, вооруженный полномочиями императора, несет в этот край централизующую и цивилизаторскую идею древнего Рима■. Великий князь Константин Павлович будет писать ему на Кавказ: ⌠Вы, вспоминая древнеримские времена, теперь проконсулом в Грузии, а я префектом, или начальствующим легионами, на границе Европы■. А Ермолов, этот ⌠проконсул■, воюя с непокорными горцами и проводя преобразования во вверенном ему крае, будет часто повторять слова Октавиана Августа: ⌠Я медленно спешу■. И, наконец, молнии его беспощадной сатиры разили глупость, подлость, бесчеловечность √ со свистом Ювеналова бича!
XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения.
Книга писателя Льва Бердникова – документально-художественное повествование о евреях, внесших ощутимый вклад в российскую государственную жизнь, науку и культуру. Представлена целая галерея портретов выдающихся деятелей XV – начала XX вв. Оригинальное осмысление широкого исторического материала позволяет автору по-новому взглянуть на русско-еврейские и иудео-христианские отношения, подвести читателя к пониманию феномена россиянина еврейской идентичности.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге известного писателя Льва Бердникова предстают сцены из прошлого России XVIII века: оргии Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего собора, где правил бал Пётр Великий; шутовские похороны карликов; чтение величальных сонетов при Дворе императрицы Анны Иоанновны; уморительные маскарады – “метаморфозы” самодержавной модницы Елизаветы Петровны.Автор прослеживает судьбы целой плеяды героев былых времён, с именами и громкими, и совершенно забытыми ныне. Уделено внимание и покорению российскими стихотворцами прихотливой “твёрдой” формы сонета, что воспринималось ими как победа над трудностью.
В книгу включена серия избранных художественно-биографических очерков о писателях, внёсших ощутимый вклад в русско-еврейскую литературу XIX – начала XX вв. Особое внимание уделено авторам, стоявшим у истоков этой литературы, и переводчикам, открывшим российскому читателю практически незнакомый многогранный еврейский мир.
В этой книге историк и культуролог Лев Бердников рассказывает о феномене русского шутовства. Галерею персонажей открывает «Кровавый Скоморох» Иван Грозный, первым догадавшийся использовать смех как орудие для борьбы с неугодными и инакомыслящими. Особое внимание уделяется XVIII веку – автор знакомит читателя с историей создания Петром I легендарного Всешутейшего Собора и целой плеядой венценосных паяцев от шута Балакирева и Квасника-дурака до Яна Лакосты и корыстолюбивого Педрилло, любимца императрицы Анны Иоанновны.В книге также представлены образы русских острословов XVII–XIX веков, причем в этом неожиданном ракурсе выступают и харизматические исторические деятели (Григорий Потемкин, Алексей Ермолов), а также наши отечественные Мюнхгаузены, мастера рассказывать удивительные истории.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.