Оставшиеся в тени - [43]

Тут я прерву нашу беседу с Яковом Самуиловичем. Следует уточнить, кем был «забыт» куйбышевский архив, историю которого я сейчас рассказываю. О нем не знала литературная общественность, о его существовании не подозревали даже в узком кругу специалистов. В этом смысле найден действительно забытый большой архив Толстого. Однако и помимо Гуревичей были люди, которые знали и помнили о злополучном ящике со старыми письмами… В первую очередь хочу назвать «законную владелицу» архива.

В опубликованных теперь воспоминаниях А. А. Первякова поведала среди прочего о том, как в 1899 году была удочерена Александрой Леонтьевной и А. А. Бостромом. Происходила она из семьи самарских простолюдинов. «…Родилась я в земской больнице, — излагает события А. Первякова. — Мать после родов умерла от водянки. У отца, кроме меня, осталось еще двое детей: сестра Настя 8 лет и брат Павел 6 лет. Священник, отпевавший мою мать, был близко знаком с Александрой Леонтьевной. Он рассказывал ей о том, что в земской больнице умерла от родов женщина, оставив младенца. На другой день Александра Леонтьевна поехала посмотреть на меня и, желая помочь, наняла кормилицу, которая оставила меня спустя три месяца. Ей нужно было возвращаться в деревню. А. Л. Толстая взяла меня к себе. Так я попала в семью Алексея Аполлоновича Бострома». (Сборник «Алексей Толстой и Самара». — Куйбышев: Кн. изд-во, 1982, с. 338). Постоянная доброта Александры Леонтьевны привела в дом приемную дочь…

Возможно, было это и кстати: Лелька взрослел, ему было уже шестнадцать, того и гляди покинет родительский кров, а пожилой любящей паре хотелось иметь общего ребенка, особенно девочку… Но в 1906 году Александра Леонтьевна умерла, а с А. А. Бостромом Шура Первякова прожила вместе до самой его кончины, в 1921-ом, и потом еще два года оставалась в Самаре, покуда не перебралась в Баку…

В начале 60-х годов Александра Алексеевна жила в собственном домике в поселке Кара-Чухур, что в двадцати минутах езды на электричке от Баку. Но дома ее не всегда можно было застать. Несмотря на преклонный возраст, по нескольку месяцев в году — и уже на протяжении многих лет так — она плавала судовой фельдшерицей на нефтеналивных танкерах, совершающих рейсы между Баку, Махачкалой, Красноводском и Астраханью. Пожилая плавмедик Первякова — это приемная сестра Алексея Толстого, та самая Шура, которой, кстати, посвящено несколько теплых писем самого Алексея Николаевича, найденных теперь в куйбышевском архиве.

Мы разговаривали с Александрой Алексеевной по телефону. Кроме того, она разрешила использовать письма, присланные ею в Куйбышевский музей имени А. М. Горького. В итоге возникло несколько дополнений и уточнений к тому, что я узнал от Я. С. Гуревича. Впрочем, они относятся только к периоду после осени 1923 года, когда Александра Алексеевна уже поселилась в Баку.

— Через некоторое время после отъезда из Самары, — рассказывала А. А. Первякова, — я стала просить Гуревичей выслать мне фотокарточки и письма, так как я очень скучала. Но жена Гуревича в своих ответах почему-то обходила молчанием мои просьбы… Я решила, что Гуревичи отмалчиваются неспроста, что, возможно, с бумагами что-то случилось, и перестала им писать… В Куйбышеве после тысяча девятьсот двадцать третьего года снова побывать мне так и не пришлось… В тысяча девятьсот тридцать восьмом году я работала в госпитале в Баку, и у нас лежал писатель (фамилию его я забыла), близко знакомый с Алексеем Николаевичем. Через него я направила письмо специально об архиве. Но, по-видимому, оно или не дошло или затерялось у самого Алексея Николаевича, потому что он так ничего и не предпринял… А беспокоить его второй раз по этому поводу я не стала…

Первым, кто принялся за поиски литературных материалов на родине А. Н. Толстого, были Людмила Ильинична Толстая, не только по долгу памяти, но и по призванию — собиратель наследия писателя, пропагандист его творчества — и литературовед Юрий Александрович Крестинский.

К вдове писателя на московскую квартиру как-то заехала по-родственному Александра Алексеевна Первякова. Они давно не виделись. По ходу разговора Людмила Ильинична поинтересовалась мнением гостьи, не могло ли уцелеть в Куйбышеве что-нибудь из домашней обстановки или вещей семейства Бостромов, о которых любил вспоминать Алексей Николаевич, — со временем они заняли бы место в музее писателя. (На московской квартире тогда сохранялась, например, подаренная позже Куйбышевскому музею имени А. М. Горького «мамина конторка» из красного дерева, в которой некогда держала свои бумаги и рукописи Александра Леонтьевна.) И А. А. Первякова, уйдя мыслями в прошлое, рассказала вдруг почти неправдоподобную для постороннего слуха историю с семейным архивом. Сама она давно уже потеряла всякую веру в сохранность архива, а тем самым и интерес к нему. Да и многие подробности сгладились в памяти за прошедшие годы.

В настоящий момент достоверным оставалось лишь одно: если семейный архив сохранился, то он должен был находиться у самарского старожила доктора Гуревича. Ни его адреса, ни имени-отчества Первякова к тому времени уже не помнила. Не было даже известно, жив ли он; а если жив, то за прошедшие двадцать пять лет мог ведь переехать — недавняя война стольких людей смешала и разбросала по самым неожиданным местам!